Черные глаза и широкие скулы и сейчас не редкость у Воскресенских красавиц, предки которых воевали на этих полях с ханом Батыем и ханом Мамаем, а отвоевав, роднились с воинственными соседями.
Село Сабурово Воскресенского района принадлежало боярскому роду Сабуровых, потомков татарского мурзы Четы. Дочь одного из Сабуровых, Соломония, была выбрана в жены царю Василию Третьему из полутора тысяч красивейших девушек государства Российского.
Двадцать один год они прожили в любви и согласии, после чего Соломония, не подарившая царю наследника и обвиненная в «неплодии», была пострижена в монахини и сослана в Суздаль, в Покровский монастырь.
По-разному рисуют историки момент пострижения царицы в монахини. Одни утверждают, что Соломония шла в монастырь со слезами и смирением, едва ли не сама просила царя об этой милости. Другие говорят, что Соломония билась, срывала монашеский куколь, сопротивлялась насилию. Так или иначе, она оказалась в стенах суздальского монастыря, а Василий Третий, женившись на Елене Глинской, вскоре стал отцом сына Ивана, к имени которого впоследствии навсегда пристало определение – Грозный…
А вскоре столицу потрясла весть, пришедшая из Суздаля. Соломония в монастыре родила. Прибывшие из Москвы гонцы были приведены к свежей детской могилке. И снова земля стала полниться слухами о том, что ребенок не умер, а был назван Георгием и спрятан Соломонией у верных людей. Что это он, когда вырос, стал легендарным разбойником Кудеяром…
В 1934 году археологи вновь прикоснулись к истории Соломонии. При ликвидации усыпальницы в подклети Покровского собора рядом с гробницей Соломонии было обнаружено маленькое белокаменное надгробие. В нем лежал сверток тряпья – кукла, одетая в шелковую рубашечку, перевитая свивальником, шитым жемчугом.
Значит, возможна еще и третья версия. Соломония инсценировала рождение ребенка и смерть его, чтобы пристыдить неверного мужа, доказать ему свою способность стать матерью… Чтобы заставить его казниться и страдать, как страдала она в своем заточении.
Какой благодарный для фильма или спектакля исторический материал! Жаль, что мы не всегда вольны в своем выборе. Не только писатель находит сюжет, но и сюжет, тема должны найти своего писателя. Мой опыт сейчас уже почти безошибочно подсказывает мне, что «мое», а что «чужое». Но и к своему не сразу подступишься.
Давно хочу написать двух Воскресенских красавиц. Марусю и Люсю. Написать два портрета. Один пастелью, другой маслом. Пусть единственная техника, которой я владею – чернила, передаст свойства этих материалов.
Когда мы с Марусей познакомились, нам было чуть больше, чем сейчас нашим дочерям. Тогда наши девочки едва научились ходить и копались в куче песка, сваленного на больничном дворе. Маруся была санитаркой, ее муж Иван рабочим в больнице.
В общем, Иван да Марья. И столь же несхожие и неразлучные, как эти два цветка на одном стебле.
Дочки наши и познакомили нас. Но не будь мы знакомы, я все равно бы ее заметила. Ее нельзя было не заметить. Слишком была она хороша. Чернобровая, смугло-румяная, с высокими скулами, над которыми сияли неожиданно синие глаза. Но главное, в этих глазах было то выражение застенчиво-виноватое, словно ей неловко, совестно быть такой красивой рядом с такими обыкновенными. В ее походке была естественная грация человека, с детства привыкшего работать в поле под открытым небом. Они с Иваном выросли в одной деревне. У него и сейчас там полно родни, у Маруси – никого на свете. Но его любовью она была богата. И, как будто предчувствуя недоброе, спешила оставить, запечатлеть его любовь в своих детях, дать каждому черты Ивана, чтоб потом в каждом искать и по капле собрать такого, каким он был в жизни – зеленоглазого, ревнивого, доброго и сердитого, озорного и дерзкого. За старшей дочкой Люсей – мальчик, и еще мальчик, и опять дочка.
Иван утонул в последний жаркий день долгого жаркого лета. После получки – он давно уже работал грузчиком на химкомбинате – пошел к реке с друзьями. Распили бутылку. В воду первый нырнул на спор…
Приехала родня Ивана, привезли в дом к Марусе икону – Святую Анну, поставили перед иконой стакан с водой, на нем ломоть хлеба, посыпанный солью, – на шесть недель.
Поминали на девятый день, потом на сороковой, потом через полгода. Одного вина на поминки купили на девяносто рублей. Рабочие из его цеха заказали оркестр и собрали сорок рублей на оградку…
Когда я пришла к Марусе, шесть недель еще не минуло, но вода в стакане перед иконой уже убавилась и хлеб подсох…