— Что случилось? Мама, не плачь, ты пугаешь всех. Вскоре рыдания матери стихли, и дети услышали страшную весть: последнего телка задрал волк. Параша не сразу поняла, что говорит мать, но потом, осознав всю правду, бросилась к матери и громко зарыдала вместе с ней. Испуганный Санька тоже заревел.
За дверью жалобно скулил пес, изредка царапая дверь, выпрашивая милости и прощения.
Параша любила Полкана. Она открыла дверь, впустила присмиревшего, с виноватыми глазами и опущенным хвостом, изодранного в кровь пса. Собака смирно улеглась у печки и стала зализывать, рану на боку, нанесенную волком, — их много появилось в этих местах нынешней зимой.
Саша, забыв все невзгоды, уже ласкался к мокрому другу, который норовил длинным языком приятельски лизнуть носик мальчонки.
— Мама, ну ладно! Не плачь! Ведь не вернешь, — пробовала уговорить Параша убитую горем женщину. — Ты и так часто плачешь… Не нужно, ведь ты больная… Теперь мы покрепче стали. Отец тридцать пять рублей, да Ваня двадцать заработает, может, и справимся… Я тоже скоро буду работать, обещали принять.
— Да, да, Парашенька, надо работать. Нищие мы, даже на работу отправить не в чем. А тут Колчак, война, голод… Трудно жить.
— Когда трое будем работать, то и оденемся, и валенки скатаем, и шубы пошьем, — твердым голосом, в котором звучала надежда молодости, успокаивала Параша свою мать.
— Паласа, а мне субу? — спросил малыш, поглядывая на сестру.
— Тебе не только шубу — тулуп большой сошью. Только ты маму не обижай, не приставай к ней и никогда не плачь! Ладно?
— Я, Паласа, не буду леветь… только ты не отбилай киску, мы с ней иглаем.
За дверью послышался стук, звяканье железа и глухой кашель. В комнату вошел залепленный снегом, высокий, хотя и немного сутулый, чернобородый Андрей Байков. Полкан радостно бросился к хозяину, облизывая его руки и обнюхивая валенки и полушубок.
— Ах, шельмец! Греешься дома? — обратился Андрей к Полкану и поставил в угол фонарь, большой ключ и тяжелый молоток.
— Ну и буран! В двух шагах впереди ничего не видно. Все пути замело. Поезда опаздывают… — не то про себя, не то обращаясь к Наталье, говорил Байков, стряхивая голицами снег с валенок и зипуна.
Андрей не удивился тому, что никто не спит, несмотря на позднее время. Уже много лет после ночных обходов его поджидала жена. Повесив полушубок на гвоздь, Андрей взял на руки сына.
— Тять! Зайку плинес?
— Ах ты, зайчик! В такие ночи и волк-то прячется подальше, — и отец мокрыми от снежинок усами прикоснулся к тонкой белой шее сына.
— А мамка говолила, волк колову съел… — сказал мальчик, смешно надув губки.
Байков словно оцепенел на секунду, затем быстро опустил на пол Сашу и пытливо поглядел на сидевшую в углу Наталью.
«Этого не может быть!» — думал Андрей, подступая к жене, и вдруг заорал:
— Да где же ты была, чертова кукла?! Чем смотрела, спрашиваю я тебя, старая дура? — гремел Андрей, сжимая жесткие кулаки.
— А, проклятый пес! Убью дармоеда! — с новой силой закричал Андрей, увидев Полкана. И, схватив ключ, с размаху, что было силы, бросил им в собаку. Сильный удар пришелся по ноге. Раненый пес завыл, заметался по комнате, оставляя кровавые следы. Только тут Андрей увидел выдранный клок шерсти с мясом у Полкана. Он, шатаясь, дошел до скамьи, облокотился на стол и тяжело вздохнул.
— Ну ладно, Наталья, зря я обозлился. Брось реветь. Сам через силу сдерживаю слезы…
Последнего телка! Жалованья не дают два месяца… Шесть человек семья… Ну что делать? — Андрей закрыл глаза и, опустив седеющую голову на руки, замолк не двигаясь.
Настала тишина. Напуганный Санька забрался под лохмотья кровати. Параша заняла свое место на полу. Наталья Сергеевна неслышно подошла к печи, стараясь не нарушать покоя уснувшего за столом мужа.
Но не спал Андрей, он думал: почему на его долю выпало столько мук и горечи? Где выход из тупика, в который его загнала жизнь?
Да, жизнь… Двадцать лет в этой проклятой будке. Сначала один, как волк, среди снежной равнины, затем жена и дети — получилась семья. Что видела Наталья за два десятка лет?.. Степь, метель, роды, ребятишек, работу днем и ночью. Ей тридцать шесть лет, а она — старуха… Кругом за двадцать верст живой души не сыщешь. Как собака посажена на цепь, так и я прикован к будке. А что из меня стало? Скелет, а не человек. Ночью сторожем на железке, день дома работаешь. Ни отдыха, ни покоя. А тут одно к одному… Недавно зарезало одну корову, сейчас волк задрал телка, а чем жить? Чем детей кормить? Жалованье — тридцать пять рублей! А шесть душ, шесть ртов просят хлеба. На эти деньги и худых штанов не справишь. Вот он, Колчак. Вот кормит как! Эх-хе, раньше хоть сутки целые работал, но легче с деньгами было… Свободу дал… Вчера польские легионеры сожгли село, людей пороли насмерть.