— Во-во! — обрадовался Семка. — Ну, по рукам, что ли?
И они обменялись рукопожатием.
…Все вышло удивительно просто и тихо.
Ровно в час Степан заступил на пост, а спустя полчаса Федюков, открыв ключом дверь, вышел в коридор. Коридор, в котором находилась одиночка, был в самом углу большого четырехэтажного дома, занимаемого ЧК, и выходил на глухой двор. Ввиду изолированности и отдаленности коридора особого внутреннего караула в нем не полагалось, кроме часового, стоявшего перед дверью Федюкова. Оба, ступая на цыпочки, тихо прошли по чуть освещенному коридору и осторожно спустились во двор. Едва скрипнула давно не смазанная дверь и две тени нырнули в черную ночь, как из караульного помещения, расположенного во внутреннем флигеле, показалась третья тень. Спустя секунду все исчезли в темноте. Когда через полтора часа пришедший на смену разводящий обнаружил исчезновение часового и арестованного, по узким лестничкам засновали, забегали, засуетились люди и загудели телефоны.
В ту же ночь, под самое утро, на Косой горе, в домике Тони, был произведен обыск и поставлена засада. Перепуганные старики долго не могли понять, что случилось, и только после того, как допрашивавший их следователь, увидя, что старики решительно ничего не знают, растолковал им, в чем дело, оба, и старик, и старуха, заплакали и долго причитали. Не узнав ничего нового, следователь отпустил стариков, а еще через день было снято и наблюдение, так как стало ясно, что ни сбежавший сын-красноармеец, ни дочь, жившая с каким-то Семкой-гармонистом, не возвратятся больше в этот покосившийся дом.
VI
выводил слова старинной запорожской песни молодой певец, одетый в короткий бешмет с засученными до локтей рукавами. Вокруг певца стояли люди, со вниманием слушавшие эту старую, давным-давно знакомую и десятки раз петую мелодию.
— А ну к бису эту песню! Тянут, будто попа за камилавку. Хиба моим молодцам нужна такая панихида? Щоб рожи повытягивало… Давай нашу, молодецкую! А ну, сыпь!
И, притопывая ногой, Стецура пьяным голосом выкрикнул:
— Ох!.. Ух!.. Ах! — разом застонали, засвистели, подхватили окружающие.
Далеко за полями ухнуло и перекатилось эхо, и гулким, дробным стуком застучали кованые сапоги бросившихся откалывать трепака людей.
Второй день буйное веселье не покидало ставку начальника «войск Иисуса Христа», в безудержной радости бесшабашно праздновавшего удачный побег из плена одного из наиболее ценных сотрудников, бывшего комиссара ЧК — Федюкова. Открывались дотоле бывшие под запретом четверти со спиртом и двойным самогоном, и пьяная, буйная ватага людей опять пила и гуляла. Если бы не опытный, всегда осторожный есаул, то, вероятно, и сторожевые посты перепились бы в лоск. Вести, которые привез Федюков, говорили о панике и развале среди красных. Эвакуация города была неминуема.
— Есаул Кандыба! — приказал атаман. — А ну, почитай-ка наш приказ по отряду! — Стецура, тяжело отдуваясь, поднялся с места и, слегка пошатываясь, подошел к штандарту с живописным изображением черепа.
Есаул ровным военным шагом прошел за ним. Шум и пьяные возгласы в толпе не умолкали.
— А ну, там, тише! — закидывая назад голову и багровея от крика, завопил атаман. — Геть! Кому говорю! Слухать мою команду!
Шум стих. В сторону штандарта повернулись красные, распухшие от вина лица. Стоящие в ближних рядах с любопытством, как бы впервые, оглядывали есаула, вынувшего из полевой сумки серый листок и спокойно развернувшего его. Со стороны коновязи, от хутора, с огородов, через плетни, перелазы и прямо по улице спешили бабы, хуторяне, ребятишки.
— Господа громада! — откашлявшись и поводя по сторонам глазами, начал Стецура. — Конечно, как все наши казаки и атаманцы вместе со мною и штабом празднуют спасение нашего дорогого брата и друга Ивана Фаддеича Федюкова и вместе с нами молятся за святое дело освобождения Расеи! Все вы знаете, дорогие браты, кто такое есть наш дорогой Федюков и какая его, значится, заслуга. Не будем долго об этом докладать, ибо он есть герой. И вот, дорогие браты и казаки, вспомним тех, кто не испугался ЧК и из тюрьмы увел от смерти нашего дорогого героя Федюкова. Запомним их навсегда и крепко и сильно закричим им — ура! — При этих словах Стецура сорвал с себя барашковую шапку и с размаху кинул ее оземь.