снова удовлетворенно запел хирург.
Дверь раскрылась. В комнату вошел замполит.
— Укладываешься? — окидывая быстрым, несколько озабоченным взглядом чемодан и вещи хирурга, спросил он. И по этому короткому беспокойному взгляду хирург понял, что что-то произошло.
Он поднял голову.
— Что случилось?
Замполит отвернулся к окну, взял с подоконника несколько книг и, вглядываясь в них, перелистал одну за другой.
— Интересные, — неопределенно сказал он.
Удивленный хирург заметил, что Кандыба все три книги держал вверх ногами.
— В чем дело, Иван Акимович? — поднимаясь с коленей, сказал он, и на его сразу ставшем серьезным лице показалось беспокойство.
— Немцы прорвались! Танковая колонна недалеко! — кладя обратно книги и поворачиваясь к хирургу, сказал замполит. — Телефонограмма есть: свертываться и быть наготове к отходу.
— Да как же так, ведь мы по всему фронту наступаем… Гоним и жмем их… Как же они могли здесь прорваться? — спросил хирург.
— Очень просто! Попытка от отчаяния: местная операция с целью отвлечь, приостановить наше движение. На войне такое всегда бывает. Завтра все уже будет улажено. Однако надо быть готовыми ко всему. Я и зашел, с тем чтобы предупредить тебя. Ты когда едешь в отпуск?
— Приказ подписан вчера, думал уехать сегодня, — тихо ответил хирург.
— Так ты, Павел Степанович, поторопись и выезжай отсюда с первой группой. Она сейчас грузится на машины…
— А как же тяжелые, нетранспортабельные? Ведь у меня таких, с черепами и открытым пневмотораксом, человек двадцать будет.
— Пока останутся тут, а если станет уж очень туго, то отправим и их… Ну, до возвращения, друг, желаю повидать своих в добром здоровье и счастье!
— Я никуда не поеду! — закрывая чемодан, сказал хирург.
— Почему это? Приказ о тебе отдан, заместитель отлично справится с эвакуацией, а положение таково, что…
— …а положение таково, что с тяжелыми, где бы они ни были, останусь я, — перебил Кандыбу хирург. — И не уговаривай меня. Кончится вся эта история, ликвидируется прорыв, и я отправлюсь в отпуск.
— Да, чудак человек, езжай себе домой с богом, и без тебя ликвидируют немцев. Справимся… — заговорил было Кандыба, но вдруг смолк и крепко обнял друга.
Через минуту они уже были возле госпиталя, где суетились санитары, пыхтели автомашины, в которые погружали раненых.
Вокруг стояли озабоченные больные и сестры, встревоженные слухами и все нараставшей орудийной пальбой.
Первая группа уже скрылась из виду, когда торопившийся в село, усталый, весь в поту и пыли, мотоциклист привез срочное приказание эвакуировать весь госпиталь на станцию С.
«Немецкая танковая группа идет в ваше расположение. Для ее ликвидации брошена наша бомбардировочная и штурмовая авиация, но не исключена возможность появления отдельных разрозненных частей противника в районе. Приказываю всему госпиталю немедленно же сняться и перейти на станцию С. Об исполнении донести по рации.
Орудийная стрельба то смолкала, то снова заполняла воздух. Над селом прошло восемь «юнкерсов», перехваченных невдалеке нашими «ястребками», и люди, спешно погружавшиеся на машины, видели, как в синем небе вспыхивали, дымились подбитые самолеты и, уходя в облака, сходились и расходились дерущиеся машины.
Поднимая пыль по улице, прошла пехота. Откуда-то притащили и установили у околицы одинокое 45-миллиметровое орудие, возле которого ходили артиллеристы.
— Павел Семеныч, товарищ Степанов! Что же вы, садитесь сюда, — подвигаясь в сторону и давая место хирургу, прокричала с грузовика медсестра Казанцева.
— Нет, нет! Павел Семеныч, с нами! — кричала с другой машины его ассистентка капитан медслужбы Вишневецкая.
Хирург улыбнулся и махнул рукой обеим женщинам.
— Я потом, когда погрузят тяжелых, после, — сказал он.
Машины одна за другой прошли мимо, обдавая его клубами серой пыли. Он молча и бездумно смотрел вслед отъезжавшим людям. Ни на секунду раскаяние или сомнение в совершенном поступке не коснулось его, он даже ни разу не подумал о том, что лучше, если бы и он поехал с ними.