Насс говорил горячо и увлекательно. Мое недостаточное знание немецкого языка не позволяло мне понять в точности его объяснения. Тем более меня поразило, когда Надя, простая украинская девушка, окончившая, по ее словам, всего пять классов, легко и свободно перевела слова Насса, не спотыкаясь даже на трудных терминах и именах художников. Про себя я тут же решил поподробнее ознакомиться с ее прошлым.
— О, вы действительно знаток искусства! Это как раз кстати. Вон висит картина, изображающая выход Фридриха Второго из Сан-Суси. Не можете ли сказать, кто, помимо короля и Вольтера, фигурирует на этой картине и какой художник писал ее?
Насс подошел к картине, взглянул на нее и повернул ко мне удивленное лицо.
— Но это совсем не Сан-Суси, а королевский дворец, каким его представляет себе жалкий мазилка, воображающий себя художником. Да и никакого Вольтера тут нет. То, о чем вы говорите, вероятно, картина нашего известного художника Вебера. Но это даже не копия с нее.
— Как нет Вольтера?! — воскликнул я, забыв, что, желая знать все, что говорят немцы, я даже переводчице сказал, что вовсе незнаком с немецким языком. — А это кто же? — И я шагнул к стене.
Передо мной в золоченой, точно такой же, как и раньше, раме висела совсем другая картина. Правда, и здесь на центральном месте находился Фридрих, но ни Вольтера, ни толстяка с холеным и чопорным лицом не было. За спиной короля виднелись две дамы, а за ними здоровенный гайдук в позументах и галунах. Это была вовсе не та картина, которая три часа назад висела здесь и так заинтересовала меня.
— Вот и подпись. Мазилка не постеснялся начертать в уголке свое имя: Ганс Кмох, — сказал господин Насс.
— Черт возьми! Здесь происходят какие-то чудеса! — вырвалось у меня. Стараясь не показать своего изумления, я подошел ближе к картине.
— Товарищ подполковник, пока вы спали, явился господин фон Гецке с письменным разрешением коменданта удовлетворить срочно его просьбу. Дежурный офицер распорядился выдать картину фон Гецке, а эту, принесенную взамен, повесить на месте снятой. Вот приказ коменданта, — показала мне Надя четвертушку бумаги, на которой было написано: «Господину фон Гецке выдать картину с изображением короля Фридриха, а взамен внести в опись имущества другую, принесенную хозяином квартиры. Комендант г. Шагарта гвардии полковник Матросов». — Вы, кажется, тогда еще не спали, — продолжали Надя, — так как ваш вестовой прибежал и просил снимать картину без шума.
— А-а… да-да, помню, — делая равнодушное лицо, ответил я. — Итак, Надя, скажите бургомистру, что господин Насс может работать в бургомистрате. А бумажку коменданта дайте мне, — добавил я, заметив, что переводчица кладет ее в стол.
Немцы ушли, а я медленным шагом пошел по коридору, раздумывая о странном инциденте с исчезнувшей картиной. Внешне я был спокоен, но мозг лихорадочно работал. «Штабс-капитан Рыбников», кажется, не случайно попался мне в руки.
Полковник вернулся только в полночь. Он привез приказ штаба армии, назначавший меня временно исполняющим обязанности коменданта Шагарта. Я доложил Матросову о проведенном мною дне.
— А ей-богу, отлично. Лучше и не сделаешь, — смеясь, сказал Матросов, — прямо образцовый комендант. Советую вам переменить вашу специальность и остаться здесь, дорогой Сергей Петрович.
Когда я рассказал ему о посещении бургомистра и Насса, он добавил:
— А этого Насса я знаю. Очень дельный, проверенный нами человек, действительно сидевший в тюрьме при нацистах. Его рекомендуют и немецкие товарищи.
— Скажите, пожалуйста, Андрей Ильич, когда к вам являлся фон Гецке за разрешением о выдаче ему картины? — спросил я коменданта.
— Кто? — повернулся ко мне Матросов.
— Владелец этого дома фон Гецке, которому вы разрешили забрать висевшую в приемной картину.