— Этого следовало ожидать! — воскликнула Инь.
На горизонте, в громадной впадине, открылась слепящая полоса голубовато-белого цвета. Капсула быстро приближалась. Спустя несколько мгновений охристые оттенки суши совсем ушили из поля зрения.
— Лед. И это не CO, а HO, — добавил он. — Видите под этой толщей мощный органический слой окаменелостей?
— В жидком виде HO обеспечивала жизнь, но разделяла материки и цивилизации… Может, разогреем эту планету? — предложила она.
— Что с вами?! Это строжайше запрещено. Вспомните, что даже совсем пустяковое вмешательство разума 00012AB07698G вызвало здесь вековые преследования секты, угодившей под телескоп.
— Тогда речь шла о разумных существах в начале их становления. Сейчас здесь нет даже растительности. Одни микроорганизмы.
— Запрещено и это. От бактерий до разума рукой подать…
— Скажите, а вы никогда не нарушали предписаний? Так-таки ни разу?
— Странный вопрос! Разумеется, нет.
— Так вот вам шанс…
— Не понимаю вас… Но технически это было бы совсем несложно. Разогреть ядро до пяти тысяч градусов. Я имею в виду металлический шар с радиусом 35000 в центре планеты…
— И подтолкнуть эволюцию! Разве не хочется вам увидеть волны, зверей, птиц?
— Замечательно, что мы не поленились. Ведь мы и прибыли сюда ради этого, — сказала Инь.
— Лень — презанятное понятие. И состояние. Я и вообразить себе его не мог. А теперь…
— Но тем, кто здесь жил, лениться было некогда.
— Большинству…
Под капсулой, висевшей в ста метрах над поверхностью, лежали, как на ладони, расчищенные развалины большого города. Ясно прослеживалось основание трех мощных городских стен, а перед ними — рва. Периметр основной части города, четырехугольной, ориентированной по сторонам света, составлял 8150 метров. Русло высохшей реки шириною в 150 метров проходило с севера на юг и делило город на два неправильных квадрата. Всё левобережье на восток и север широким треугольником охватывала еще одна гигантская стена, которая на востоке проходила вдоль берега реки, в том числе и самом в городе. Во внутреннем городе на левом берегу виднелось гигантское основание башни-храма.
— Грандиозно. Сколько труда, фантазии, душевных сил… Они были красивы, эти люди, — подумала Инь.
— Пожалуй, — откликнулся Ян. И добавил: — Здесь копали до нас. Они сами. Точнее, их отдаленные потомки. Но раскопали ничтожную часть. Возьмите хоть этот царский дворец на севере, перед обводной стеной. К нему не прикоснулись. Большая часть осталась под землей. Не любопытствовали?
— Не хватало средств. А главное, после Бабыла здесь началась деградация. Оросительная система погибла, цивилизация сложилась престранная: электроника — и одновременно дикий упадок во всем.
— Но Бабыл, я согласен, чудо. Какой взлет человечности…
— Не преувеличивайте, — возразила Инь. — У них были рабы. Человек стоил 420 граммов серебра.
— Верно. Но он оставался в обществе, делал то же, что и прочие люди, нередко богател и покупал себе свободу. В нем видели человека. Какой контраст с концлагерями там, на севере! Общество было жестким, не спорю, даже очень жестоким, но красивым. А как всё хорошо документировано!
Они продолжали разговор в доме под плоской крышей, сложенном, по местному обычаю, из кирпича-сырца. За окнами роботы-скарабеи сортировали глиняные таблички с клинописью.
— Что вам больше всего запомнилось из их истории? — спросил Ян.
— Пожалуй, жизнь и гибель несчастного царя Шамаш-шум-укина. И его брата, Ашурбанипала. Оба окончили свои дни здесь, хотя оба мечтали царствовать в другом городе, на северо-восток отсюда. Второй и царствовал там, пока был молод, а потом оказался тут, как в изгнании. Обе империи составляли неразрывное целое, нуждались друг в друге — и душили друг друга в братских объятьях. Воевали не на жизнь, а на смерть. Народы-братья, выяснявшие отношения по-братски. Сперва северяне до основания разрушили Бабыл, но испугались, спохватились, восстановили его с новой, невиданной пышностью… Вы записываете?
— Нет. Надоело. Продолжайте. Хочется еще раз окинуть всё это мыслью.
— Мне тоже… Восстановили своего могильщика. Ашурбанипал посадил тут Шамаш-шум-укина царем. Младший — старшего. Но войны было не избежать. Меня потрясла молитва Шамаш-шум-укина перед решительным шагом. Помните? «О, Анунит, предстательствуй за меня перед моим богом… Я — великий царь, несчастный, несмотря на то, что Мардук — мой бог. Зловещим знамением и предзнаменованием я потрясен, я напуган. Горе мне и моей стране, горе трону, жрецам и жертвам. Дай мне одежду веселья, отними траур. В искупительную жертву я заколю овна из моих имений. Подвигни владыку богов, чтобы он посетил страну врага моего и поступил с нею по приговору, от которого нельзя уклониться…»
— Занятно, что этот местный бог Мардук — третье лицо троицы. Верховным был Баал, иначе Бэл, господь. Ему приходился сыном Набу, бог мудрости. Мардук стоял ниже Набу, но в то же время отождествлялся с Бэлом. Последующие цивилизации подхватили это триединство верховной силы… И не заметили, откуда оно родом.
— Они многое отсюда взяли… А Шамаш-шум-укин погиб в пламени вон в том дворце у реки. Сам зажег его, когда солдаты брата ворвались в город. И его жена тоже бросилась в пламя. По доброй воле. Ей ничто не грозило. Жаль, нет ее имени.
— Да, а тот, младший, победитель, тоже доживал здесь — царем-вассалом, изгнанником, стариком. Тоже молился: «Богу и людям, живым и мертвым, я делал добро. Почему же болезнь, сердечная скорбь, бедствие и погибель привязались ко мне? Должна прикончить меня смерть. Я подавлен. В горе и воплях плачу я день и ночь. Я уподобился не чтущему бога и богиню…»
— И умер своей смертью. Не увидел расцвета Бабыла, по-братски уничтожившего северян… А у меня не выходит из головы эта гонимая секта. Сперва они вышли из этих мест, стали племенем, потом, обосновались в горных районах на юго-западе, потом были поголовно уведены в рабство в этот самый город. Какие характеры! Их маленький горный город, взятый тутошним царем, тоже был срыт до основания. И тоже восстановлен, даже существовал дольше Бабыла. Помните того пораженца-диссидента, который в осажденном голодном городе покупает у родственника участок земли, занятой противником? Люди умирают от голода, сам он — в тюрьме за пораженчество, а всё не унимается, протестует, и вот говорит своему секретарю из-за решетки: «Возьми эту купчую и положи в глиняный сосуд. Ибо так говорит господь: дома, и поля, и виноградники снова будут покупаться в этой земле…» Его чуть не растерзали. Тюрьма спасла… У меня что-то с памятью. Как его звали?
— Йермияѓу. Что-то в этом роде.
В комнату вбежал робот-скарабей с глиняным горшком в передних конечностях.
— Подумайте: семена! — воскликнула Иль. — Их легко вернуть к жизни. Мы без труда сможем выращивать тут ячмень и полбу. И виноград! Как обстоят дела с разогревом?
— Вода уже почти растоплена. Скоро будет здесь. Атмосфера насыщается, сами видите. Немножко терпения…
Над собеседниками проплывало облако.
— Всего шесть дней напряженной работы, а каков результат! — Инь сияла. — Послушайте, как шумят листья. И как занятны все эти существа, для которых еще нужно придумать имена…
— Зачем же придумывать заново? Все известны. Вот это — овца, это — черепаха, это — соловей…
— Вы правы. И как непостижимо видеть живое и деятельное, но лишенное мысли!