— Из тщеславия — понятно. Но — из мести?
— Это когда ее чувство не встретило взаимности. Помните библейскую историю Иосифа и жены Патифара? Иосиф не совсем был к ней холоден (она говорит: «я видела твою силу!»), но в ласке ей отказал, и она решила его погубить… А теперь позвольте подразнить вас. Вообразите, что вот сейчас, в эту самую минуту, ваша жена делится с кем-то своими чувствами к вам, и — это неизбежно! — ваш облик предстает в ее рассказе не таким, каким он рисуется вам самому…
— С одной стороны, ничего нет естественнее… С другой — мне не по себе…
— Да-да. И — чтобы совсем уж заострить картину — делится не с женщиной, а с мужчиной, который старше и опытнее ее, — ну, хоть, как вы со мною. Что вы на это скажете? Приятно вам такое?
— Не хочу вглядываться и прислушиваться!
— Ага, вам неприятно, вам чудится тут что-то от предательства. Теперь спросите себя: а вы — вы не предаете ее в разговоре со мною? Ей было бы приятно знать?
— Но ведь я говорю только хорошее. И мы с вами — только друзья!
— Разумеется! Скрепляю ваши слова своей подписью, как другая скрепила бы поцелуем… Но любовь не всегда бывает с первого взгляда, чаще она начинается с дружбы. А дружба между мужчиной и женщиной, при всей ее чистосердечности, всегда игра с огнем. И предательство всегда начинается с малого…
— Вот уж не ожидал от вас такого выпада!
— Тут — только опыт. Ни тени цинизма. Я, между прочим, дорожу своим супружеством не меньше, чем вы — вашим. Хотя бы уже потому, что оно выдержало проверку временем…
— Раз так, то позвольте и мне вступить на зыбкую почву. Вы — верная жена и добродетельная мать. Такою вас, кажется, видят все. Вы изменяли мужу?
— Интересно, что будет, если я скажу вам: да, изменяла?.. Не погибнет ли наша многообещающая дружба? И не увязнет ли наш спор в терминах? Помните, апостол Павел учит: если ты смотришь на женщину с вожделением, ты уже прелюбодействовал с нею. А во времена Людовика XIV возникла другая формула: изменой считаются только действия самые несомненные… Простые движенья, так сказать.
— Да-да, я слышал…
— Тут вообще много формул. Есть и такая: скрытый смысл брака — обмануть, но не быть обманутым. Заметьте: скрытый! Подсознательный. Человек, который открыто держится этого правила, нам не друг. Мы ведь с вами не циники…
— Но вы уходите от вопроса!
— И вам советую уходить. Даже перед самим собою человек не всегда откровенен… Брак — таинство. Последний покров над ним приподнимать не стоит. Не всякий и вынесет то, что откроется… Но вот о подружке своей кое-что скажу… Только нам пора, уже двенадцатый час. И я хочу еще раз бросить взгляд на Кенвуд-хаус.
— Это, кажется, британский неоклассицизм?
— Да. Палладианство. Вторая половина XVIII века. Построил Роберт Адам… Жаль, некогда вовнутрь заглянуть. Вход у них свободный, а коллекция хоть и небольшая, но изысканная. Есть Вермеер. Как пошло, что в теперешней России додумались говорить не Вермеер, а Вермер!
Они обходили правое крыло особняка. Из приоткрытых окон библиотеки доносился струнный квартет Телемана.
— Так вот, о моей подружке, — она взяла его под руку. — Мне приходилось-таки выслушивать «женские разговоры». Вообразите сцену: советское время; подружка звонит мужу из дому на работу, обсуждает с ним хозяйственный вопросы, спрашивает, поел ли он, принял ли таблетку от давления, не забудет ли после работы забрать обувь из мастерской. Всё это — ровным, обыденным голосом, только чуть-чуть глуховатым. Потому что она, собственного говоря, уже в одной комбинации и — в объятиях другого. Звонок был нужен, чтобы выяснить, сколько у них времени. И вот что важно: она — преданная жена и добродетельная мать. Такою видится всем вокруг. Такою, вероятно, и сама себя видит — иначе бы не смогла жить. С мужем и в мыслях не думает расставаться. Обожает его не шутя. Пойдет ради него на жертвы.
— Вы беспощадны! Неужели это общий путь?
— Не знаю. Говорят, нет правил без исключений… Сцена со звонком — совершенно обычная, общая. Подружке она запомнилась, наверно, потому, что измена была первой. Или уж очень сильным было переживание… телефонное переживание, не то, что последовало. А путь… Не примеряйте к себе… не говорю уже: к своей жене! Может, у вас всё по-другому выйдет…
Подошел 24-й автобус. Они поднялись на второй этаж, уселись на переднее сидение и не перемолвились словом до самого Чаринг-кросса.
Из музейных апартаментов Вильгельма Оранского они вышли в хэмптон-кортский парк, с его широкими аллеями, большими полянами и причудливо выстриженными деревьями. Был августовский полдень. Только что прошел небольшой дождик, гравий под ногами поблескивал, но просторное небо уже сияло, и по южному его краю, словно парусники, проходили редкие, скульптурно вылепленные облака.
— Поищем тени? — предложил он.
— В самом деле! Сейчас свежо, а через несколько минут начнет, пожалуй, припекать. Вон, прямо напротив, скамейка. — Она взяла его под руку. — И почти такая же погода бывает здесь в феврале! Вам не приходило в голову, что ровный английский климат повлиял на формирование уравновешенного английского характера?
— Но в петровские времена здесь случались лютые морозы.
— А в XIII веке темзинские вина соперничали с рейнскими. Климат был мягче теперешнего. Да и сейчас в этом самом парке плодоносит лоза, которой 250 лет. Говорят, она самая древняя в мире. Ежегодно дает тонну прекрасного винограда…
— Ровный характер, восхитительный юмор… А здравый смысл каков! Он тоже от климата? Говорят, в британской разведке, в MI5, для женщин есть инструкция: «если вас насилуют, постарайтесь расслабиться и получить удовольствие». Что вы на это скажете? — спросил он, когда они устроились на скамейке под тисом.
— Первым делом — насчет удовольствия… Слышали домыслы о происхождении этого слова?
— Еще бы! Говорят, уд — «тот самый член, которым он грешил». А второй корень — воля. Уду — воля: вот вам и . Но всё это дешёвая домашняя этимология. Ведь даже насчет в точности неизвестно, что стоит за этим словом.
— Верно. Если принять домашнюю этимологию, то , чего доброго, будет означать , а не . Михал-Иваныч Калинин, всеросийский строста, так это слово и понимал… Но вот что меня всегда смешило: для многих слово — более рискованное, чем слово . Домашняя этимология хоть и сомнительна, а тем хороша, что сталкивает эти слова. Если ее принять, то получается, что в рискованном слове — гастрономический корень, а в успокоительно-ласковом — подвох, лингвистическая ловушка!
— Действительно… Ну, а по существу моего вопроса?
Народу в парке прибавлялось. Группа студентов разлеглась на траве у тиса, выстриженного пирамидой. Рядом, как маленькие клинки в кровавой схватке, поблескивали желтые клювы мирно пасущихся скворцов.
— Меня всегда одно поражало, — продолжал он: — что́ может извлекать из полового контакта насильник? Ему ведь не отвечают, сопротивляются, отбиваются. Что им движет? Откуда он черпает воодушевление? Наслаждениме, если до него дойдет, должно быть чисто животным…
— Тут другое. Он своё властолюбие тешит. Властолюбие — сильнейшая из страстей. И ключ к удовлетворению прочих. Если вы султан, то вы и богаты, и знамениты, и все женщины — ваши.
— Веселенькую физиономию вы нарисовали! Этакий Лаврентий Павлович Берия. Но нет, не всё в руках в тирана. Его часто презирают и боятся. Возьмем честолюбие — эту страсть не утолит ни власть, ни деньги. Тут нужны достоинства.
— Согласна. Но в насилии над женщиной — насильник именно своей властью упивается. Женщину он презирает. Презирает даже половое сближение, в котором нуждается. Он слышал, что это ценность, но находит тут одну мерзость… неизбежную мерзость…