– Это лишь слова, Князь, – сказал шут. – Но рано или поздно тебе придется ответить за все, что ты делаешь. Или эти дьявольские суки, подобранные, коли не врут имперские глашатаи, щенками на северной границе и воспитанные на благо добра и любви, сами и сожрут тебя. Во благо империи и могущества Иоанна Стальной Руки!
– Ох, шут, – усмехнулся Князь. – Тебе ли верить имперским глашатаям?
Он снял перчатку с левой руки. На безымянном пальце был стальной перстень с черным камнем. Черным, как кусочек ночной тьмы. Ни отражений в глубине камня, ни отблесков на поверхности. Черный провал куда-то…
– Собаки любят лишь этот перстень, не меня. И пока этот перстень на мне, они меня не сожрут. И защитят от любого, кто посмеет напасть. Будь это человек или сам дьявол.
– Если все, что говорится в Свитках о северном зле, правда, то ты не можешь служить добру, – упрямо повторил шут. – На тебе столько крови… Князь Любви! На тебе столько крови, что зло давно должно было поселиться в твоем сердце! И этот перстень, и эти псы – все это доказательство тому.
– Ты почти прав… шут.
– Почти?
Князь Любви улыбнулся.
– Почти?! – крикнул шут.
Он дернулся вперед, к Князю – и тут же на его плечи легли тяжелые когтистые лапы, а над ухом засопела пасть собаки, соткавшейся из тени за его спиной.
– Почти, – сказал Князь. – Потому что есть одна вещь, которая может уберечь от зла сердце воина добра, даже когда он вынужден убивать. И даже когда те, кого ему приходится убивать, невиновны…
– Что же это? – усмехнулся шут. – Только не говорите мне, что это любовь, Князь!
– Я не буду тебе этого говорить, – сказал Князь. – Ты сам это сказал.
– Не смей говорить о любви, ты!!! – крикнул шут. – Кого ты можешь любить, чудовище?!
Собачьи когти впились шуту в плечи, язык лизнул его ухо. Не лаская пробуя на вкус.
– Не кричи, шут. Так ты становишься ярмарочным клоуном…
Когда Князь Любви миновал крепостные ворота Роменверга, из-за крыш показалось солнце. На прибитых к каждому дому щитах с изречениями великого и мудрейшего Иоанна Стальной Руки засветились золотые слова, благословляя горожан на новый день…
И на этот раз из кареты первым вылетел шут. Подождал, пока выпрыгнули собаки, пока вылез князь – но не пошел за ним.
– Прощай, князь.
– Ты больше не хочешь идти со мной?
– Я уже увидел все, что хотел. Милорд.
– Ты не увидел самого главного. Шут.
– Я уже увидел все, что хотел, – повторил шут, склонив голову, будто боролся с порывом ветра. – Даже если ты и служил добру, ты слишком близко подпустил к себе зло. Если оно еще не захватило твое сердце, это случится очень скоро… Одного не пойму. Зачем, убивая, каждый раз поминать любовь? Это гнусно. Милорд.
– Потому что любовь спасает. Это правда.
– Ну да, конечно, – криво усмехнулся шут. – Правда. Как и все, что изрекает великий и мудрейший Иоанн Стальная Рука! Так иди же и исполняй его волю! А с меня хватит. Хватит всего этого…
Он развернулся и пошел прочь. Маленький, смешной, испуганный. Дрожа всем телом, сутулясь, чувствуя спиной, как арбалетный болт выбирает кусочек поярче на его трико… Дрожа, и все-таки упрямо шагая прочь, последним усилием заставляя себя неспешно переставлять ноги. Так надо. Главное, не побежать. Только бы не побежать. Уж лучше болт в спину…
Вот только никакого арбалетного болта не было.
Князь вздохнул. Пожал плечами и вошел в замок, вслед за Лаской и Нежностью.
Этот замок был чуть богаче, чем следует. Но не это было главным.
Когда Князь вошел в залу на втором этаже, граф Роменвергский стоял в центре зала, с взведенным арбалетом в одной руке и клинком в другой. Спина спиной к нему стояла его невеста. В ночной рубашке, с распущенными волосами – и с кинжалом в руке. Она держала кинжал неумело, но твердо. Она не причитала. Граф тоже молчал.
И все равно это было смешно – в круге из полудюжины гвардейцев, каждый их которых в одиночку мог разделаться с тремя такими графами и дюжиной их невест.
Вот только собак в кругу не было. Они замерли у входа в залу, тихо рыча и топорща шерсть. И когда Князь шагнул вперед, они не последовали за ним.
– Всем выйти, – сказал Князь.
Гвардейцы медлили.
– Он опасен, милорд. У него арбалет.
– Всем выйти, – повторил Князь.
Вслед за гвардейцами вышли и собаки. Сели у входа, охраняя. Князь закрыл двери.
Граф опустил арбалет и клинок.
– Милорд, я прошу вас только об одном. Клянитесь честью дворянина, что моя невеста не пострадает.
– Я обещаю вам это, граф. Но буду просить вас об ответной милости.
Граф нахмурился. Потом кивнул.
– Конечно, милорд… – быстро сказал он. – Все, что угодно.
Князь не ответил.
Он отстегнул плащ, сбросил с лица маску. Стянул перчатку с левой руки. Снял перстень…
Потом он говорил, говорил долго.
О том, как трудно удержаться на лезвии клинка. О любви. О том, что теперь граф должен будет делать… И еще о том, что все когда-то кончается, и однажды граф сможет отправиться на юг, чтобы снова увидеть свою невесту.
А еще через четверть часа мужчина и женщина вышли из замка. И человек в черном камзоле, проведший их через заслон стражников, отсалютовал им, когда они вышли на южную дорогу.
Когда Князь Любви вышел из замка, он ступал чуть неуверенно, как-то неловко… Словно все вокруг было ему непривычно и странно.
– Ваша карета, милорд, – с поклоном встретил его у крыльца человек в черном камзоле.
– Как вас звать, сударь?
– Шмальке, милорд. А вот и ваши собаки. Это Нежность, это Ласка.
Собаки покосились на Князя – и вдруг рванули за угол дома. Так быстро, что и не понять, куда они пропали. То ли свернули за угол, то ли растворились в голубоватых утренних тенях…
Человек в сером плаще не шелохнулся, когда Ласка и Нежность соткались из теней и бросились на него.
Он лишь улыбнулся, потом поднял руку.
Ласка радостно осклабилась и ткнулась носом в холодные пальцы. Лизнула стальные перстни, усыпанные черными камнями. Нежность, чуть не сбив его с ног, уткнулась в бедро и терлась, словно ластящаяся голодная кошка – не отрывая жадного взгляда от камней в перстнях.
– Ну идите, идите, – пробормотал человек. – Не сейчас, милые, не сейчас. Не время. Этого Князя любовь спасла – да здравствует новый Князь! Идите, песики. Год, два – это не так уж много. Скоро мы опять встретимся. Посмотрим, удержит ли любовь и этого Князя на лезвии клинка…
Собаки, понуро косясь на усыпанные черными камнями перстни, отступили и растворились в длинных рассветных тенях.
А человек посмотрел на юг. Туда, куда однажды он отправится, чтобы снова увидеть свою дочь… Обязательно отправится. Но не сейчас. У него еще были силы, чтобы держаться на лезвии клинка – любовь еще хранила его.
Он ушел из города тихо.
Настоящее желание
Распластавшись на золотых крыльях спиной вниз, орел попытался ударить по мячу «ножницами» – в падении через голову, как заправский футболист. И, конечно же, промахнулся.
Желтый, как одуванчики под полуденным солнцем, мяч поскакал к кустам шиповника на краю поляны.
– А вот и не убежишь! – крикнул львенок и помчался вдогонку.
Белый теленок с огромным голубыми глазами вздохнул. Солнце уже клонилось к закату, а значит, скоро им расставаться…
– Не вздыхай так, – улыбнулась маленькая принцесса. – Я же приду завтра.
– Ой… – плюхнулся на задние лапы львенок перед кустом шиповника, в оранжевых розочках которого застрял мяч.