Она даже дышать перестала. Женщина на обложке была очень красивая – но лучше всего была ее улыбка. Оля потянулась к ней рукой и осторожно коснулась обложки – в том месте, где были золотистые волосы женщины. Конечно, она не почувствовала волос, но все равно…
Оля взяла журнал и стала его листать, словно собиралась купить – но то и дело закрывала его, чтобы посмотреть на обложку. Женщина улыбалась так тепло, что казалось, будто щеки греет весеннее солнце. И Оля была уверена, что ее мама похожа именно на эту женщину.
Потом она заметила, что продавщица за ближайшей стойкой, у которых оформлялись покупки, косится на нее. Класть журнал не хотелось, она бы смотрела и смотрела на него, – но если сейчас же его не положить, та продавщица обязательно подойдет. Она всегда подозрительно смотрела, когда Оля слишком долго стояла у стойки с журналами. И Оля знала, что однажды она подойдет и скажет, с очень вежливой, но холодной-холодной, как ледышки на стенках морозильника, улыбкой: «Девочка, ты ходишь сюда почти каждый день, смотришь все эти журналы, но ничего не покупаешь. Может быть, хватит? Или покупай, или я скажу охраннику на входе, чтобы тебя сюда больше никогда не пускали. Никогда-никогда.» Оля положила журнал в проволочную корзиночку, вздохнула и отошла.
Как здорово было бы купить этот журнал… Чтобы можно было принести его домой и смотреть, когда и сколько захочется. Вот только на что купить?
Оля еще заглянула в отдел на первом этаже, где были фантастические книжки. Она обязательно купила бы одну из них, если бы могла, – в их школьной библиотеке ничего подобного не было. Конечно, там тоже были очень интересные книжки, но все они были старые, потрепанные и разваливались на части, как разболтавшиеся раскладушки. И ни у одной не было такой полной красок обложки. А если уж у этих книжек даже обложки такие красивые, какие же под ними должны быть чудные истории…
Она почти не заметила, как почти дошла до дома. Все думала о том, какие же интересные должны быть истории в тех книжках, и весь мир вокруг нее, с серыми домами, неровным асфальтом и кривыми газончиками, полными грязного снега, оберток от мороженого и окурков, – этот мир скользил, как скользят за окном стены метро, когда поезд мчится в черном туннеле. Вроде бы, что-то там и есть – но совершенно не важно, что.
– Добрый вечер, юная леди.
Оля улыбнулась и обернулась, уже зная, кто это.
– Здравствуйте, деда Егор.
Как всегда по вечерам, он сидел на скамейке возле небольшого столика в палисаднике, дымил своей сигаретой в костяном мундштуке и поглядывал в небо, то ли рассматривая узорчатые снежинки, медленно валившиеся вниз, то ли выискивая в просветах между туч звезды. Когда он задирал голову в небо, его седые волосы отлетали назад, как грива какого-то сказочного животного, а длинный мундштук с сигаретой становился похож на тонкий рог.
Только деда Егор называл ее юной леди. А иногда…
– Что это вы такая грустная сегодня, маленькая принцесса?
Иногда еще и маленькой принцессой. Оля всегда краснела, когда он называл ее так, но все равно это было очень приятно.
– Мне кажется, что то, чего я хочу больше всего на свете, никогда не сбудется, – сказала Оля и села рядом с ним на скамейку.
С дедом Егором можно было говорить вот так вот – просто, не думая о том, что он может о тебе подумать. Потому что он, кажется, всегда понимал ее с полуслова. Может быть, даже лучше, чем она сама себя понимала…
– Хм… – Деда Егор задрал голову в небо, выпустил струйку дыма. Знаете, юная леди, иногда сбываются даже самые невероятные желания. Но…
Оля посмотрела на него. Но дед Егор молчал.
– Но?…
– Но только если это настоящие желания.
– Настоящие?
– Да. Настоящие. Такие, которые из самой глубины души. Иногда они сбываются, – сказал деда Егор и улыбнулся.
Оля тоже улыбнулась. В прошлый Новый Год деда Егор подарил ей плеер. Ее любимый плеер, к которому у нее было всего две кассеты, и она записывала на них с радио песни, которые ей нравились. Кто бы еще мог ей сделать такой подарок?.. Но сейчас она думала не о плеере, не о новом красивом свитере или джинсах, – хотя новый свитер ей не помешал бы, потому что у того, в котором она ходит, на оба локтя уже пришлось нашить кожаные заплатки, и, наверно, очень скоро придется пришивать еще одну.
– Боюсь, мое желание все равно не сбудется, – вздохнула Оля.
– Не нужно бояться, – сказал деда Егор. – Надо желать. И еще – сделать маленький шажочек и подтолкнуть мироздание, когда оно даст слабину и начнет отступать под силой твоего желания.
Он иногда говорил вот так вот – красиво и чуть странно, будто читал из какой-то старинной книжки. Только Оля уже знала, что иногда слова – всего лишь слова. Но она все равно улыбнулась деду Егору.
– Правда-правда?
Дед Егор улыбнулся. Только в его глазах…
Засыпая, Оля все думала, что же было в глазах у деда Егора? Легкая грусть – или все же улыбка? Может быть, грусть ей только показалось, и на самом деле деда Егор не шутил? Вдруг он говорил правду? Ведь деда Егор никогда ее не обманывал. Иногда он говорил красиво и совсем не так, как говорят в обычной жизни (вычурно – вот как это правильно называется, вспомнила Оля), – но никогда не говорил с ней как с маленькой. Но тогда, если он не шутил…
Оля вдруг заметила, что волосы его вовсе не седые – а золотистые. Это был уже не деда Егор, а та Добрая Женщина с обложки. На которую, наверно, похожа ее мама… Если честно, скопить на журнал она могла бы. Бабушка давала ей каждый день по пять рублей на завтраки. Правда, если откладывать по пять рублей, на тот дорогущий журнал придется копить целый месяц. Целый месяц, каждый день которого придется обходиться без завтрака на большой перемене. Если бы она могла копить два месяца, тогда она могла бы завтракать через день, и она, пожалуй, легко могла бы пойти на это… Но долго копить нельзя – через три-четыре недели этот журнал сменится другим. Но целый месяц без булочек и без чая на большой перемене?
Улыбка женщины светилась, как солнышко. Неужели через месяц журнал сменится другим – и она больше никогда-никогда не увидит эту женщину – и ее улыбку?.. Ну уж нет, ни за что!
А потом был луг, полный травы, смеха и солнца. Золотистый орел и теленок с огромными голубыми глазами, и они снова играли в мяч, и было хорошо-хорошо. Только львенка сегодня почему-то не было.
Львенок брел по проходу между столами и шмыгал носом. Лимонный запах все усиливался, словно где-то рядом было целое озеро лимонного сока.
– Ага, вот ты где! – обрадовался львенок.
Под плакатом, на котором был розовый кролик и черная батарейка с золотой полосой, стояла огромная картонная коробка.
Львенок запрыгнул на нее и чиркнул когтем по полоске скотча. Одна половинка крышки, на которой он не стоял, тут же распахнулась. Из коробки дохнуло лимоном. Львенок фыркнул, чуть не расчихался, но заставил себя сунуть морду внутрь. Уставился на стопки тоненьких пакетиков из фольги, похожих на отощавшие пакетики с растворимым кофе. Сосредоточился, напрягся…
Лимонный запах остался – но изменился. Самую малость, но теперь это был не запах дешевого концентрата, – а живительный ветерок, пролетавший мимо лимонного деревца, растущего на чудном лугу, по которому бегают маленькие принцессы и львята, над которым летают золотые орлы… Как раз такие же, как те, что появились на каждом пакетике вместо скучных бледно-зеленых флакончиков.
Кролик на плакате, подозрительно взиравший на это безобразие, нахмурился и высунул из бумаги лапу. Оперся на стену возле плаката, как на косяк, выдрал себя всего и шмякнулся прямо на пакетики в открытой коробке, нос к носу со львенком.
– Ну и чем это ты тут занимаешься, кошка бродячая? Я же вам сказал, что девчонка все равно останется в моем мире!