– Прощу прощения?..
– Сценарий купить можно, но разве можно купить вдохновение? Ну заплачу я вам сто тысяч… Мало? Миллион? А пусть и все десять! Что я получу? Если не откровенную халтуру, то в лучшем случае потуги угодить мне…
– Так вы хотите, чтобы я… – Я недоверчиво усмехнулась. Обвела взглядом комнату и все вокруг. – В домике вроде этого? Борец за свободу – с дулом у виска? Сам как последний раб?
– А вы думаете, – заметил Филипп, – что если вам заплатить десять миллионов, то, сидя дома на той самой Рублевке, в кабинете на мансарде в полакра, обделанной карельской березкой, за дубовым столиком размером с бильярдный, попивая коньячок и гоняя прислугу за лимоном с сахарной пудрой, вам будет лучше сочиняться про бунт униженных и обездоленных?
– Как показывает практика, – заметил Константин, – в таких кабинетах людям почему-то куда лучше думается не о деле, а о том, как бы убедить заказчика, что работа кипит, и результаты будут вот-вот.
– Мне нужна вовлеченность, девочка моя, – сказал старик. – Чтобы вы сострадали своим героям, жили в их шкуре… Страдали за них, страдали как они! По-настоящему. Чтобы вы не целились в абстрактного мальчика у телевизора, а выдавливали рабов из самих себя. Всерьез и честно, отжимая по капле, с юшкой и кровью! Чтобы ваша душа рвалась к свободе и справедливости так же, как у ваших героев!
Я отступила на шаг от стола. Оглядывая комнату еще раз.
Окно… Но перед ним был кабан. Выход… Там маячил второй. Ухмыльнулся, перехватив мой взгляд.
– Послушайте, ну вы же умный человек! – взмолилась я, уже чувствуя, как подступает отчаяние. – Вы же должны понимать, что это невозможно! Ни за год, ни за два, ни за пять! Один человек историю не изменит! Она течет так, как течет! Все нормальные общества когда-то прошли через стадию баронов-разбойников, хозяйничающих над быдлом! Это неизбежно! Сначала бароны-разбойники, за ними долгая череда переделов, пока те, в чьих руках в итоге осела собственность, не побеспокоятся о том, чтобы переделов больше не было. Пока не сообразят, что удержать награбленное голой силой трудно, ведь сзади подпирают молодые да резкие, которым нужно все и сразу, а терять нечего… И вот тогда-то, для себя, а не для абстрактного народного блага, они сделают нормальную полицию и суды, которые будут защищать их статус кво под девизом святой частной собственности. И вот только после этого, когда сменится еще поколения три, в стране могут народиться те люди, о которых вы мечтаете, гордые и свободные…
– Введение из пособия для эмигранта, – тихо заметил Степа. – «Почему я убегаю из России, но не должен стыдиться своего бегства».
Старик не обратил на него внимания.
– Ну да, ну да… Я часто слышал это, девочка, и от очень умных людей… Может быть, так оно все и есть. Возможно, только так оно и возможно… Божьи мельницы мелют медленно… Но еще три поколения, девочка?.. Для вас это пока просто слова. Вы представляете, когда это будет? Внуки моих внуков. Я этого уже не увижу. А знаете, как хочется? Очень хочется… Божьи мельницы мелют медленно.
Я снова заметила, что он странно произносит эту присказку, напирая не на «медленно», а на «божьи мельницы».
– Чтобы вам было легче, – заметил Филипп, – ваша работа будет контролироваться. В том числе и физическими наказаниями, если дело дойдет до халтуры и лени.
– Или, упаси боже, открытого саботажа, – добавил Константин.
Лысеющий человек в темном вдруг нервно хрюкнул и выдернул руку из кармана и тут же сунул ее за спину, будто пряча подальше. Но я успела заметить, что его рука обмотана в платок, испачканный чем-то темным и засохшим.
Я вдруг поняла.
С жуткой ясностью осознала, почему этот разговор происходит именно посреди болота.
– Прямо здесь?.. – прошептала я. – И на какой срок?..
– Вот опять, срок… – нахмурился старик. – Я же говорю, вы должны не отбывать срок, а дело делать. Ну, про кнут сказали. Теперь про пряники. Они, конечно, тоже будут. В пределах разумного: свежие фильмы, музыка… Праздничный ужин… Хорошего мальчика по выходным, опять же… Если будет, за что.
– Девочку, – зачем-то брякнул лысеющий человек в темном.
– Мальчики, девочки… Возможно, иногда интернет. Это под наблюдением, конечно…
Пять сезонов? – билось у меня в голове. – Десять лет?.. А потом – еще добавив драматизму?..
– Но это же… Это же… Жить без надежды… – я шептала, я почти молила: – Должна же быть надежда… Какая-то надежда, что это однажды кончится!
– Как же – без надежды? – вскинул брови старик. Почти обиделся. – Па-азвольте! Я выложил вам надежду. Не очевидно ли? Сможете воспитать поколение честное и ответственное, сделают они милицию и спецслужбы нормальными, занятыми не рекламой крыш, а своим делом, – глядишь, и заинтересует кого-то, что это за дом такой странный? Платят ли налог на собственность за него?.. А? Смогут они, честные, навести во всей стране порядок? Или так и останется бардак, в котором еще один странный дом на болоте никого не заинтересует? Все в ваших руках. Что заслужите, то и получите.
– Нет!
Я рванулась к выходу, но меня поймал кабан.
– Нет, нет, нет! Я все равно отсюда убегу!!!
– Ну успокойтесь же, девочка моя. Отсюда вам не убежать. Вы покинете это место, только если за вами придут оттуда – новые, хорошие, добрые люди… воспитанные вами.
– Убегу!!!
Я билась, лягалась и кусалась, пока меня не прижали к стене, как распяли.
– Успокоилась? – поинтересовался Филипп.
– Не убежишь, – констатировал Константин.
– Убегу… – бормотала я. – Все равно убегу…
Старик вдруг помрачнел.
– Н-да, – расстроено крякнул он. – Все-таки вы, девочка моя, упрямо не отождествляете себя с рабством, в котором погрязла страна… Я даже догадываюсь, почему.
– Правда? – бросила я с вызовом.
– Увы, вы не воспринимаете происходящее всерьез… Где-то в глубине вы все еще верите, что вот сейчас, каким-то чудом, это все кончится, и вы вернетесь обратно в Канаду… Вы будто ждете счастливого конца, положенного по законам жанра…
– Deus ex machina, – подсказал Филипп.
– Волшебник в голубом вертолете, – мгновенно перевел Константин.
– Ждете в конце, – продолжал старик, – дешевого выверта, который перевернет все с ног на голову, как это бывает в рассказках про веселых космических проходимцев или экстравагантных изобретателей машин времени… Но здесь и сейчас – это жизнь, девочка моя. Поймите, жизнь. В ней не бывает длинноухих эльфов и внезапных чудес.
Он помолчал. Потом вздохнул и вдруг гаркнул, с каким-то неожиданным ожесточением:
– Саша!
– Да? – почему-то на «Сашу» откликнулся Степан. – Все-таки Таро?
– Все-таки Таро…
После этого началась суета, значение которой я поняла не сразу. Звон каких-то тазиков, похожих на медицинские, запах спирта и йода, и сверток, внутри которого что-то железно позвякивало…
Лишь когда два кабана, державших меня за руки, потащили меня на кровать, я поняла.
Вот тогда я забилась по-настоящему, но они сбросили матрас на пол, уложили меня на сетку и прикрутили ремнями к железной раме. Саша-Степан раскрыл сверток, и я увидела, что там звенело. Главным колоколом оказался медицинский лобзик.
Раскинув в стороны полы моего халата, Саша-Степан взял палочку для чистки ушей, смочил ее в йоде и провел мне по ноге, над левой коленкой. Обернулся к старику.
– Так? Достаточно?
– Так, так… И вторую сразу… Нет, обезболивающего не надо. И потом с ней первые месяцы пожестче. Без развлечений, без всего такого… Мне нужно, чтобы была честность и ярость. Надрыв. Душа! – прокричал он, потрясая перед собой жилистыми кулаками. Затем вздохнул, заставляя себя успокоиться, и принялся аккуратно и старательно затягивать кисет. – Божьи мельницы мелют медленно…
21.11.2007
(но дело, разумеется, совсем не в политике)