И вдруг я все понял и нутром почувствовал, что сейчас происходит на улице. Не умом, не головой, не мозгами, а именно нутром, животом что ли. Потому что там внутри меня что-то всколыхнулось, зашевелилось, пришло в движение, голова закружилась, а в горле образовалась затычка, что я не в состоянии был ни дыхнуть, ни кашлянуть, ни даже поперхнуться. Грудь распирала нахлынувшая волна кипучей радости, которая просилась наружу. Я понял, что тоже начинаю сходить с ума и еще немного, и я окончательно рехнусь. Не помня себя, я заорал благим матом, выбежал на середину улицы и с геркулесовой силой стал трясти автомат над своей головой. Потом я взвел затвор и выпустил в воздух все 72 патрона автоматного диска. «Победа! Победа! Победа!» – орал я что было сил, обезумев от радости и опьянев от счастья.
Всё это происходило утром 9 мая 1945 года. Сейчас мы все знаем этот день и празднуем его как День Победы. А тогда в далёком 1945 году он наступил обычно, серо, и был бы ничем не примечательным днём, если б рано утром радио из Москвы не передало важное сообщение об окончании войны. В одно мгновение этот день превратился во всенародный праздник, и я уверен, что его будут помнить и праздновать во все века, пока будет жив хоть один русский человек, пока на свете будет существовать наше Российское государство.
В чувство меня привела острая боль в левой пятке. Я перестал, как шальной, бегать по улице и вспомнил, что обут на босую ногу, а в левом сапоге торчит маленький гвоздик, который я давно собирался загнуть или вытащить. Голой ногой я хорошо почувствовал его остроту. Прихрамывая на левую ногу, я побежал к себе, чтобы переобуться и захватить с собой запасной диск с патронами и снова включиться в бесшабашное празднование Победы.
Во дворе я столкнулся с Иваном Прокопьевым, Александром Хомяковым, Виталием Чеботарёвым и ещё с кем-то из разведчиков, которые с мрачными лицами осторожно волокли на плащ-палатке раненого, залитого кровью человека. Его лицо, руки, ноги были так обезображены, что я не мог его узнать, кто был этот человек, но нутром почувствовал, что это был разведчик.
– Кто? – выдавил я из себя это слово, глотая подступивший к горлу комок и не в силах проглотить его.
– Алеша Волокитин, – отрешенно ответил Иван, помогая разведчикам положить раненного на запряженную повозку.
– Алексей Волокитин! Алёша! В такой день! – говорил я и чувствовал, что говорю это я совсем ни к чему.
Конечно, Алексей Волокитин, смелый и храбрый разведчик, прошёл путь от Днепра до самой Эльбы. И вот на тебе! И когда! В самый радостный и светлый день, к которому мы все так стремились, о котором все так мечтали, в День Победы, когда, наконец, закончилась это страшная война, и уже шли первые часы мирной жизни. Я ещё не знаю, что произошла трагедия, что случилось непоправимое. Внутри у меня всё похолодело и сжалось в комок. Мне показалось, что меня, как кусок раскалённого докрасна железа, только что вынули из пламени горна и опустили в ледяную воду. Спина, грудь, шея, всё покрылось каплями холодного пота, и ослабевшие мышцы предательски задрожали.
Я подбежал к повозке, поправил неудобно свисающие ноги раненого, который тихо стонал, и вместе с остальными разведчиками отправился в медсанбат. Лошадьми управлял наш бессменный возчий Иван Щербаков. Мы покинули двор и выехали на бурлящую людским водоворотом улицу. Люди бегали, стреляли, горланили, плясали, пели песни, ни на что не обращая внимания и ничего не замечая вокруг. Не заметили они и нашу странную процессию. Мы миновали главную улицу, на которой я ограждал повозку с раненым, чтобы ошалелые люди не наскочили на неё.
В пути я узнал, что Алексей Волокитин в этот день был дежурным по взводу пеших разведчиков. Вмести с Иваном Щербаковым и Николаем Кузьминым он должен был точно знать в каждый час дня, где находятся разведчики, и что они делают, во время приготовить им пищу и доставить её по назначению, охранять оставленное ими имущество, заботиться о своевременном пополнении боеприпасами.