- Я вовсе не собираюсь вешать трубку, Артур. Я хотел бы тебе помочь, если это в человеческих силах, - сказала седовласый. - Право же, ты сам себе худший...
- Она меня не уважает. Господи боже, да она меня и не любит. А в сущности, в самом последнем счете и я тоже больше ее не люблю. Не знаю. И люблю, и не люблю. Всяко бывает. То так, то эдак. О черт! Каждый раз, как я твердо решаю положить этому конец, вдруг почему-то оказывается, что мы приглашены куда-то на обед, и я должен где-то ее встретить, и она является в белых перчатках, или еще в чем-нибудь таком... Не знаю. Или я начинаю вспоминать, как мы с ней в первый раз поехали в Нью-Хейвен на матч пристонцев с йельцами. И только выехали, спустила шина, а холод был собачий, и она светила мне фонариком, пока я накачивал эту треклятую шин у... ты понимаешь, что я хочу сказать. Не знаю. Или вспомнится... черт, даже неловко... вспомнятся дурацкие стихи, которые я ей написал, когда у нас только-только все начиналось. "Чуть розовеющая и лилейная, и эти губы, и глаза зеленые...2 Черт, даже неловко... Эти строчки всегда напоминали мне о ней. Глаза у нее не зеленые... у нее глаза как эти проклятые морские раковины, чтоб им... но все равно, мне вспоминается... не знаю. Что толку говорить? Я с ума схожу. И почему ты не повесишь трубку? Серьезно...
- Я совсем не собираюсь вешать трубку, Артур. Тут только одно...
- Как-то она купила мне костюм. На свои деньги. Я тебе не рассказывал?
- Нет,я...
- Вот так взяла и пошла к Триплеру, что ли, и купила мне костюм. Сама, без меня. О черт, я чт хочу сказать, есть в ней что-то хорошее. И вот забавно, костюм пришелся почти впору. Надо было только чуть сузить в бедрах... брюки... да подкоротить. Черт, я хочу сказать, есть в ней что-то хорошее...
Седовласый послушал еще минуту. Потом резко обернулся к женщине. Он лишь мельком взглянул не нее,но она сразу поняла, что происходит на другом конце провода.
- Ну-ну, Артур. Послушай, этим ведь не поможешь, - сказал он в трубку. - Этим не поможешь. Серьезно. Ну, послушай. От души тебе говорю. Будь умницей, разденься и ложись в постель, ладно? И отдохни. Джоанна скорей всего через минуту явится. Ты же не хочешь, чтобы она застала тебя в таком виде, верно? И вместе с ней скорей всего ввалятся эти черти Эленбогены. Ты же не хочешь, чтобы вся эта шатия застала тебя в таком виде, верно? - Он помолчал, вслушиваясь. - Артур! Ты меня слышишь?
- О господи, я тебе всю ночь спать не даю. Что бы я ни делал, я...
- Ты мне вовсе не мешаешь, - сказал седовласый. - И нечего об этом думать. Я же тебе сказал, я теперь сплю часа четыре в сутки.Но я бы очень хотел тебе помочь, дружище, если только это в человеческих силах. - Он помолчал. - Артур! Ты слу-шаешь?
- Ага. Слушай. Вот что. Все равно я тебе спать не даю. Можно я зайду к тебе и выпью стаканчик? Ты не против?
Седовласый выпрямился и свободной рукой взялся за голову.
- Прямо сейчас? - спросил он.
- Ну да. То есть если ты не против. Я только на минутку. Просто мне хочется пойти куда-то и сесть, и... не знаю. Можно?
- Да, отчего же. Но только, Артур, я думаю, не стоит, - сказал седовласый и опустил руку. - То есть я буду очень рад, если ты придешь, но, уверяю тебя, сейчас ты должен взять себя в руки, и успокоиться, и дождаться Джоанну. Уверяю тебя. Когда она прискачет домой, ты должен быть на месте и ждать ее. Разве я не прав?
- Д-да. Не знаю. Честное слово, не знаю.
- Зато я знаю, можешь мне поверить, - сказал седовласый. - Слушай, почему бы тебе сейчас не лечь в постель и не отдохнуть, а потом, если хочешь, позвони мне опять. То есть если тебе захочется поговорить. И не волнуйся ты! Это самое главное. Слышишь? Ну как, согласен?
- Ладно.
Седовласый еще минуту прислушивался, потом опустил трубку на рычаг.
- Что он сказал? - тотчас спросила женщина.
Седовласый взял с пепельницы сигарету - выбрал среди окурков выкуренную наполовину. Затянулся, потом сказал:
- Он хотел прийти сюда и выпить.
- О боже! А ты что?
- Ты же слышала, - сказал седовласый, глядя на женщину. - Ты сама слышала. Разве ты не слыхала, что я ему говорил? - Он смял сигарету.
- Ты был изумителен. Просто великолепен, - сказала женщина, не сводя с него глаз. - Боже мой, я чувствую себя ужасной дрянью.
- Да-а, - сказал седовласый. - Положение не из легких. Уж не знаю, насколько я был великолепен.
- Нет-нет. Ты был изумителен, - сказала женщина. - А на меня такая слабость нашла. Просто ужасная слабость. Посмотри на меня.
Седовласый посмотрел.
- Да, действительно, положение невозможное, - сказал он. - То есть все это настолько неправдоподобно...
- Прости, милый, одну минутку, - поспешно сказала женщина и перегнулась к нему. - Мне показалось, ты горишь! - Быстрыми, легкими движениями она что-то смахнула с его руки. - Нет, ничего. Просто пепел. Но ты был великолепен. Боже мой, я чувствую себя настоящей дрянью.
- Да, положение тяжелое. Он, видно в скверном...
Зазвонил телефон.
- А черт! - выругался седовласый, но тотчас снял трубку. - Да?
- Ли? Я тебя разбудил?
- Нет, нет.
- Слушай, я подумал, что тебе будет интересно. Сию минуту ввалилась Джоанна.
- Что? - переспросил седовласый и левой рукой заслонил глаза, хотя лампа светила не в лицо ему, а в затылок.
- Ага. Вот только что ввалилась. Прошло, наверно, секунд десять, как мы с тобой кончили разговаривать. Вот я и решил тебе позвонить, пока она в уборной. Слушай, Ли, огромное тебе спасибо. Я серьезно - ты знаешь, о чем я говорю. Я тебя не разбудил, нет?
- Нет, нет. Я как раз... нет, нет, - сказал седовласый, все еще заслоняя глаза рукой, и откашлялся.
- Ну вот. Получилось, видно, так: Леона здорово напилась и закатила истерику, и Боб упросил Джоанну поехать с ними еще куда-нибудь выпить, пока все не утрясется. Я-то не знаю. Тебе лучше знать. Все очень сложно. Ну и вот, она уже дома. Какая-то мышиная возня. Честное слово, это все подлый Нью-Йорк. Я вот что думаю: если все наладится, может, мы снимем домик гденибудь в Коннектикуте. Не обязательно забираться уж очень далеко, но куда-нибудь, где можно жить полюдски, черт возьми. Понимаешь, у нее страсть - цветы, кусты и всякое такое. Если бы ей свой садик и все такое, она, верно, с ума сойдет от радости. Понимаешь? Ведь в Нью-Йорке все наши знакомые - кроме тебя, конечно, - просто психи, понимаешь? От этого и нормальный человек рано или поздно поневоле спятит. Ты меня понимаешь?