Перри направился к девушке, к Глории Десмонд, а сердце опережало его шаги. Глория сидела перед ним в наглухо закрытом синем платье и, удобно расположив на столе руки в длинных, до запястья, тюлевых рукавах, с ленивым любопытством смотрела ему навстречу. Он был полон ею, видел перед собой только ее белоснежное лицо сердечком, ее огромные синие глаза, черные как смоль волосы и пестрый плакат позади нее с повелительным призывом: "Венеция ждет вас". Вся его предшествующая жизнь испарилась как дым, молодой положительный, честолюбивый делец Перри Паладин перестал существовать, его вытеснил трубадур Перри.
С трудом овладел он собой и осведомился о мистере Фергюсоне.
- Подождите, пожалуйста, - ответила Глория, и он не уловил, что у нее резкий и тусклый голос.
Она скрылась, и мир опустел.
Она вернулась и сказала:
- Присядьте, пожалуйста. Мистер Фергюсон сейчас будет к вашим услугам.
Он сидел и смотрел на нее. Он понимал, что неприлично глазеть на чужую девушку, и все-таки глазел на нее. Она делала вид, будто что-то записывает и разбирает бумаги.
Движения ее были медлительны, а временами она с вялым любопытством поднимала свои синие глаза на Перри.
"И этот попался", - думала она.
Прозвучал звонок.
- Пожалуйста, - сказала она и пошла вперед. Как автомат, последовал он за юбкой, которая, покачиваясь, плыла перед ним. Плотно облегая округлые бедра, юбка расширялась от колен и, как колокол, воланами падала до земли; Глория не приподымала ее с дамским жеманством двумя пальчиками, а держала крепко всей детской пятерней, да так высоко, что виден был весь подол шелковой нижней юбки. Так вплыла она впереди околдованного Перри в кабинет мистера Фергюсона.
Перри Паладин был совладельцем фирмы "Сидней Браун" и занимался перепродажей земельных участков. За время депрессии последних лет их компания скупила много участков, пригодных для постройки дач. Ныне же экономика снова находилась на подъеме, пора было приступать к реализации приобретенных земель, и Перри пришел договориться с мистером Фергюсоном об усовершенствовании сообщения с одним из намеченных дачных поселков. Перри работал в деле с самой юности, он привык к такого рода переговорам, спрашивал и отвечал чисто автоматически, и мистер Фергюсон не заметил, что с ним говорит вовсе не Перри Паладин, а лишь оболочка, личина Перри. Духовным взором Перри видел не дачные места, не железные дороги и омнибусы, он видел только синие глаза, крепкую ручку, которая приподнимала падавший до земли подол, и плавные движения туго обтянутых сукном округлых бедер. После того, как все было договорено и согласовано, мистер Фергюсон проводил посетителя до порога. Перри вышел в общий зал. За своим столом перед плакатом сидела Глория. Перри потянуло к ней.
- Мне хотелось бы получить кое-какие сведения, - начал он, - насчет путешествия в Венецию. - И он улыбнулся с натужной веселостью.
- Морские путешествия - четвертое окошко, - объяснила Глория.
Перед четвертым окошком толпились люди.
- Я тороплюсь, - сказал Перри, - могли бы вы устроить, чтобы мне прислали справку на дом?
Глория посмотрела на него с ленивым любопытством.
"Прочно попался", - подумала она и ответила:
- Справку вам пришлют, сударь.
- Сегодня же? - переспросил он, и в тоне его звучала мольба. Он задумал: "Если она отпустит меня ни с чем, тогда жизнь моя загублена вконец, если она пойдет мне навстречу, тогда я женюсь на ней".
- Сегодня же, - подтвердила Глория и записала его адрес. - В крайнем случае я принесу ее сама, - пообещала она. - Мы закрываемся в шесть, значит, я могу быть у вас в конторе около половины седьмого.
К четверти седьмого у Перри сердце замирало от нетерпения. К тридцати пяти седьмого он дошел до отчаяния.
Она явилась без десяти семь.
У него захватило дух от радости. Она вручила ему обещанную письменную справку и с тем ее миссия была закончена. Он придумывал фразу за фразой, лишь бы не отпустить ее. Она не торопилась уйти, но и не очень поддерживала разговор. Мать внушила ей на смертном одре: "Взамен денег завещаю тебе совет. Родители оставили тебе в наследство два качества: я красоту, она у тебя есть, отец - ум, которого у тебя нет. Научись пользоваться тем и другим, сиди смирно, много улыбайся и мало говори".
Глория чтила память матери и следовала ее совету.
Тем не менее Перри кое-что узнал, а именно, что на свете она, можно сказать, одна как перст и что у мистера Фергюсона ей служится неплохо. Когда же Перри ввернул, что плакат позади ее стола очень ей к лицу, у нее в ответ прозвучала даже лирическая нотка. Ее и самое иногда тянет повидать Венецию, жаль только, что это так далеко и так дорого стоит. При этом она улыбнулась глубокомысленно и загадочно.
За ночь Перри обдумал то, что с ним стряслось. Он, трезвый делец, живший в ладу, с собой и с миром, но веривший в пышные фразы и в пылкие страсти, на собственном опыте вдруг увидел, что идеал не досужая выдумка длинноволосых эстетов. Нет - идеальное начало существует.
В нем самом оно прорвалось наружу. Оно оказалось явью. Оно воплотилось в Глории и Венеции.
Ибо Глория и Венеция были слиты воедино. С первой же минуты плакат "Венеция ждет вас" стал атрибутом красавицы Глории, как шлем считается атрибутом бога войны Марса, а остроконечная бородка - атрибутом дяди Сэма. Целый день, начиная с девяти сорока пяти, идеал, явившийся Перри в образе Глории и Венеции, настаивался в нем, а сейчас, среди ночи, вылился в созидательную мысль. В деловую мысль, так как Перри был делец до мозга костей. "Венеция ждет вас". Волшебный зов возымел действие, и должен был возыметь на всякого; не был же он, Перри, исключением, он был такой же, как все, - американец начала века. Глория не лгала; вся Америка не устремлялась в Венецию лишь потому, что это отнимало много времени и денег. Так вот, он, Перри, послушается Глории и сделает Венецию доступной каждому. Венеция перестанет быть бесконечно далекой и дорогой, где-то за океаном, он, Перри, устроит Венецию у себя, чтобы в нее удобно и дешево было попадать по железной дороге. Ему уже виделись плакаты вдоль всего побережья; на переднем плане Глория; кивая головкой, она взывает ко всей нации: "Техасская Венеция ждет вас".