Карчи закурил. Но Габору Чанаки закурить не предложил.
- Так и сидит у придорожной канавы.
Янчи смерил взглядом долговязого молодого человека. Сколько ему лет? Двадцать или двадцать два? Как к нему обращаться, на "ты" или на "вы"? "Как-никак я научился косить, я почти взрослый", - подумал про себя мальчик и осмелился задать вопрос, избегая обращения:
- Больше ничего мать не просила передать? Карчи Калоци нетерпеливо тронул велосипед.
- Нет, больше ничего. Просила, чтобы вы пришли за ней. - И с этими словами он повернул велосипед, собираясь уехать. - Коли на то пошло, Янчи, хочу дать тебе один совет. Откорми доброго порося, потом продай и справь себе велосипед. Поставишь корзинку на багажник и айда на рынок. А мама-то потихоньку пойдет, и ей только и останется, что товар распродать. Вот так-то!
Калоци взгромоздился было на сиденье, но тут Чанаки шагнул к нему поближе.
- Слушай, Карчи, давай пропустим по стаканчику винца.
- Спасибо, я тороплюсь. Да и вам надо спешить за тетушкой Аннуш. Прощевайте покудова.
- От моего вина грех отказываться.
- Вам сейчас первым делом о тетушке Аннуш позаботиться надобно, так что не теряйте время попусту.
Он вскочил в седло и покатил к своему дому прямо через фруктовый сад Чанаки.
- К чертям собачьим тебя и всю твою породу спесивую! - пробурчал ему вслед старший Чанаки. Его и без того кислая физиономия от злости совсем скривилась. - Что мне прикажете теперь делать? Вырубить виноградник и сад?! Или кажинный раз перед нашей мамашей по утрам входную дверь закрывать?! Иначе все едино ее не удержишь! Уж сколько раз я ее отговорить пытался!
Янчи молчал, да и что тут скажешь - отец прав. Мать себя не бережет, если намечается хотя бы пустячная выгода. Янчи еще совсем мальцом однажды подслушал разговор родителей.
- Деньги, что ты на базаре выручаешь, все одно на докторов уходят, зло бросил отец.
- Не беспокойся, Габор, кое-что и нам остается, - проговорила в ответ мать с несвойственной ей кротостью, - то моя забота, а тебе лучше и не вникать!
- Но ведь ты больна, Анна!
- Ежели расслабишься, оно только хуже. Я по себе хорошо знаю, уж ты поверь мне, Габор!
Разговор тот случился лет пять или шесть назад, и вот сейчас они стоят вдвоем, отец и сын, и в ушах у них звучит ужасная новость, отдается в мыслях, в душах.
Чанаки тряхнул головой и бросил взгляд на Янчи.
- Слышишь, сынок... Пока мы косили, я заметил, что крестный твой, дядюшка Шимон, дома сидит, видать, никуда не пойдет, потому как конюх его в поле отправился пахать. А раз так, значит, кобыла Вильма на конюшне стоит. Давай-ка поживей сбегай к крестному, расскажи ему, что у нас приключилось. Мать, мол, надобно домой привезти поскорее, а на корове ведь за ней не поедешь. Он тут же Вильму запряжет, как услышит про нашу беду. Ну, беги.
Янчи благодарно оглядел своего высоченного отца, у Чанаки от расстройства бессильно опустились плечи, словно он целый день надрывался на тяжкой работе.
- Ну беги! Беги же!
Паренек даже не заскочил домой за пиджачком, утреннее солнце жарило все сильнее. Янчи припустил изо всей силы, он бежал садами, мчался через чужие виноградники, огороды, напрямик, как стрела, в сторону большого двора Шандора Шимона. Мальчик не стал терять времени, чтобы войти через калитку. Просто перемахнул через проволочную ограду, благо проволока поверху шла не колючая.
На просторном дворе крестного Янчи не нашел ни души. Все двери большого дома были заперты. Пока Янчи раздумывал над тем, что же ему теперь предпринять, приоткрылась кухонная дверь и в щель просунулась голова крестной.
- Чего тебе, крестничек? - шепотом проговорила она.
- Мне дядя Шандор нужен.
- Он в давильне. Только молчок, что я тебе сказала. Не выдашь меня?
- Конечно нет, крестная.
- Скажешь ему, что сам, мол, догадался. Лишь бы он на нас не окрысился.
Янчи обошел молотилку и по откосу направился вниз, к давильне Шандора Шимона. Дверь была распахнута настежь. Янчи не раздумывая двинул туда. Где же еще быть крестному, как не в давильне?! Янчи, чуть запыхавшись, поздоровался прямо с порога.
- Добрый день, крестный.
При этих словах низенький человечек с седыми желтоватыми усами выпрямился; на лице у него были написаны удивление и подозрительность. Перед дядюшкой Шимоном стоял большой деревянный чан, полный сливы, а в руках была зажата кувалдообразная толкушка для фруктов.
- Здравствуй, крестник. Как ты сюда попал?
- Решил, что здесь вас найду, крестный отец.
- Может, кто тебя надоумил? Говорил ты с кем у нас в доме?
- Ни с кем я не говорил. Я и видеть-то никого не видел. Просто подумал, поразмыслил...
- Может, ты мне помочь пришел?
- Нет, крестный. Отец просил передать вам, что...
- Ай-яй-яй! А я было подумал, что у меня надежный помощник появился. Знаешь, - тут он перешел на шепот, - я и в этом году решил фининспекторам нос натянуть. У Шандора Шимона опять будет своя палинка. А как да что пусть голову поломают. Откуда? Из сливы. Как? Вас не касается.
Янчи попробовал рассмеяться, но лицо крестного попрежнему оставалось хмурым. Хлопоча у огромного деревянного чана, он строго посмотрел на мальчика и сказал:
- Ты ничего не видел, запомни!
- Ясно, крестный.
- Тебя тут вовсе как не было.
- Понятно, крестный.
- Я к тому говорю, ты ведь уже не молокосос какой-нибудь, чай, умеешь держать язык за зубами. Узнаю, что проболтался, хворостину об тебя пообломаю. Запомни, Янчи Чанаки! Хоть и не я тебя кормил-поил, воспитывал. Хоть не я дал тебе первую краюху хлеба. Заруби себе на носу!
При других обстоятельствах Янчи был бы не прочь подшутить над своим крестным, который не мог жить без плутовства и разных несусветных затей. Но теперь... Янчи толком не знал, как сообщить крестному грустную новость и как тот на нее откликнется.
С грехом пополам он все же начал рассказывать старику о несчастье и едва дошел до сути, как Шандор Шимон деловито поправил на голове криво сидевшую шляпу. Его зеленые глаза сузились в щелочки.
- Стало быть, говоришь, чтобы я бросил сливу и ехал за твоей матушкой?
- Если б была на то ваша милость, крестный.