Я запнулся на полуслове. Послушавшись отцовского указа, перешел по правую сторону от него и упавшим голосом продолжал:
- Сперва она Йошке оплеуху закатила, а потом и Банди всыпала. Ну, Йошка и говорит Банди: я, мол, тебе это попомню. А с Банди один раз вышло так...
- Хватит языком молоть!
Я онемел, словно меня обухом по голове огрели, и боязливо покосился на отца. Лицо у него было неприветливое, усы торчком, брови опять нахмурены...
Я повесил голову, и мы в полном молчании продолжали путь. Городские дома постепенно приближались, и на дороге становилось все больше и больше людей, по-воскресному, празднично разодетых. У меня чуть не вырвалось: "А вон и Арато идут, всем семейством!" - но я вовремя осекся. Лишь у самого города в последней надежде я рискнул заговорить:
- До чего же денек погожий, отец!
Он не ответил, и моя огромная радость, которую дотоле едва мог вместить в себя окружающий праздничный мир, враз съежилась домала. Я никак не мог взять в толк, что стряслось с отцом, отчего губы его так напряженно стиснуты, а глаза упорно обходят меня. Его дурное настроение сковало даже мою ребяческую резвость: я брел подле него, едва волоча ноги, точно вконец вымотался. И на улицах города я пошел уже не рядом с ним, а поплелся сзади.
Когда мы добрались до главной площади, я с удивлением обнаружил, что мы сворачиваем не вправо, к церкви, а влево и приближаемся к широким стеклянным дверям с большущей зеленой вывеской: "Корчма".
Я замер посреди мостовой.
- Отец!
- Чего тебе?
- Разве мы не в церковь идем?
- Ив церковь успеем, - отмахнулся он. - Вон и Арато, аккурат подоспели.
- Да-а...
- Шел бы и ты с ними! - Он испытующе глянул на меня.
- С ними я не пойду.
- Почему так?
- Не пойду, и все. Пойдем вместе. Глаза его сердито блеснули.
- У меня дела. А ты ступай себе...
- Не хочу идти один.
- Не хочешь, как хочешь. Вот навязался на мою голову, леший тебя дери с твоим упрямством! - вырвалось у него в бессильном гневе, и глаза его растерянно забегали, словно он не знал, что ему со мной делать. Но вот он распахнул дверь в корчму и в сердцах пропихнул меня вперед.
В корчме оказалось шумно, накурено и посетителей битком, хотя из-за густого дыма людей поначалу было и не разглядеть. Сердце мое заколотилось, все мне было внове: и запах, дотоле совсем незнакомый, и непривычный шум ведь слух мой еще был наполнен воскресной тишиной наших горных виноградников. За стойкой с множеством стаканов и кружек возвышался полный, краснолицый мужчина; он улыбнулся отцу как давнему знакомому:
- Добрый день, дядя Йожи! Как поживаете?
Отец облокотился о край стойки.
- Налей-ка мне стакан вина, Фери.
Тот наполнил большой стакан и со стуком поставил его перед отцом. И тут он увидел меня:
- Это чей же малец?
Отец отхлебнул из стакана и степенно обтер свои рыжеватые с проседью усы.
- Ваш, что ли? - продолжал допытываться толстяк, с улыбкой поглядывая то на меня, то на отца.
- Этот? - вроде как опомнился отец и небрежно бросил: - Он со мной.
И снова поднес к губам стакан. Но тут с другого конца зала вдруг раздался громкий, радостный крик:
- Йожи! Йожи Сабо!
Оба мы обернулись. Какой-то мужчина одних лет с отцом поднялся из-за стола, где сидели еще три-четыре человека, и поспешно направился к нам.
- Йошка, да неужто это ты? Как только ты вошел, я смотрю на тебя, смотрю... Угрюмое лицо отца просияло.
- Ба, да никак это Шандор!
Они обменялись крепким рукопожатием.
- Йошка, ты уцелел, выходит? Последний раз виделись с тобой, когда русские отогнали нас к самому Пруту. Страшная была заваруха! Куда ты тогда подевался?
- Переплыл на другой берег. А ты?
- Меня в плен взяли, я только в двадцать втором домой вернулся... Пойдем к столу, там и Янош Калло...
Отец взял свой стакан и направился было за ним, но тут взгляд его наткнулся на меня, и он призадумался, как быть. Однако кивнул головой, и мы пошли к столу.
- Мог бы, между прочим, и заглянуть к нам, - укорял отца его знакомый. - Не так уж и далеко отсюда наши края.
- А вы чего ко мне не наведались?
- Мы думали, тебя нет в живых. Эк нас в ту ночь всех пораскидало!
Отец долго тряс руку того, фамилия которого была Калло, поздоровался с остальными и присел к столу. Я стоял вплотную к отцовскому стулу и не сводил с них глаз, но взрослые не обращали на меня никакого внимания: перебивая друг дружку, они рассказывали каждый про свое житье-бытье. Посеребренные сединой, лысеющие, все они переступили порог старости, как и мой отец.
- Мне в свое время довелось-таки до дому живым добраться, - задумчиво произнес Шандор Бесе. - А вот сынок мой, тот на Дону погиб... Уж лучше б мне было тогда в Пруте потонуть!.. А то сам, вишь, еще одну войну пережил и остался на старости лет почитай что один... Есть у меня, правда, две дочки, но и те замуж повыходили.
Отец молча кивал.
- Ты вроде и не рад, что мы встретились? - спросил Бесе, внимательно разглядывая отца.
- Постарел ты, Йошка. Да-а, годы - они никого не красят.
Родитель мой и на это ничего не ответил. Я дернул его за рукав.
- Отец, - шепнул я совсем тихо.
Он метнул на меня такой взгляд, что все у меня внутри похолодело. Никогда не видел я у него такого взгляда. Я помолчал, потом робко дернул его еще раз:
- Купите мне водички с красным сиропом.
Я хотел было добавить к своей просьбе привычное "отец", но взгляд его, еще более ожесточенный, заставил меня осечься. Тут и Шандор Бесе заметил меня.
- Сын аль внук? - спросил он.
- Внук. Выпьем еще по стаканчику? Я удивленно уставился на отца и даже чуть отодвинулся от него, у меня аж перед глазами поплыло.
- Внук, говоришь? Ну, конечно, - подхватил Бесе. - Да и откуда у тебя быть такому малому сыну, тебе ведь тоже, поди, под шестьдесят?
- Еще годок, и шесть десятков сравняется. Фери, принесите-ка нам еще литровочку! - крикнул отец хозяину заведения и опять повернулся к приятелю. - Значит, такие твои дела, Шандор... Хозяйствуешь, стало быть?
Бесе в ответ кивал головой, но вдруг замер.
- Помнится, на фронте ты ни разу не сказывал, что ты женатый. А ведь ежели у тебя уже внук такой, ты еще до войны должен был жениться.