- Чего нас-то благодарить, - ответил Матс, - это тебе спасибо за ночлег, за хлеб.
- Вижу, опасаетесь вы, да только поздно вам беречься, - продолжала Хэди, словно не слыша слов Матса. - Вы как только пришли, сразу со смертью повстречались. Тут уж как вам на роду написано - умереть, так умереть, жить, так будете жить. Это я о чуме. А голодать вы еще наголодаетесь, коли живы останетесь, да только голод - это не так страшно, его можно перехитрить, а чуму нет...
Когда они вернулись на хутор, Хэди дала мужикам топор и велела нарубить можжевеловых веток. Ими они хорошенько окурили жилую ригу. Лишь после этого они развели огонь в давно остывшем очаге, и дым медленно потянулся в волоковое окошечко. Другой столб дыма поднялся в ясное осеннее небо из двери бани, истопить ее пожарче - таков был строгий приказ Хэди.
Снова наступил вечер, но теперь в доме было тепло, и в нем вместо двух покойников находилось трое распаренных после бани людей, они только что закончили пир - с наслаждением поели мучной похлебки. Все трое почувствовали, что жизнь на этой вымершей земле все-таки возможна, хотя прекрасно понимали, что дальнейшая судьба их еще не решена.
"Надо бежать, - подумал Матс. - Куда? И далеко ли не евши уйдешь? Захочешь в пути погреться, откроешь дверь, и повторится, наверное, то же самое, что увидели здесь. Отправиться домой, в родной приход Каркси, это, пожалуй, умнее всего, только как туда через пролив и вымершую землю доберешься? Долгий это путь, еды взять неоткуда. Повстречаешь живого человека, так ведь он от тебя как от зачумленного прочь кинется. Да и неизвестно, цел ли родной дом, может, осталось от него одно пепелище, ведь самая война-то как раз по тем местам прошла".
Белобрысый Бенгт думал примерно ту же думу, только на шведском языке, и вспоминалась ему родная Швеция. Сесть бы на корабль, и домой. Только вот перед законом он - дезертир. Накажут его, как положено, и снова - в строй, королю Карлу, небось, все еще нужны солдаты. А воевать, ох, как не хочется...
Размышляла и Хэди, единственный свой человек в доме - жена младшего из братьев этой семьи. Вот только бежать ей отсюда некуда. Ей здесь жить. Но как? Прежде была большая семья, теперь она одна-одинешенька. Кроме Пеструхи и двух ярок, с которыми она укрывалась на островке посреди болота, кроме пестрого петуха да одной курицы, которых она в тот раз прихватила с собой в корзинке, - кроме них, на хуторе не осталось никакой живности. Даже собаки нет, чтоб лаяла на чужих. Лошадей, взятых в военный обоз, так и не вернули, последнего бычка забрали на мясо.
Если б можно было, если б достало сил начать жизнь сначала... Слез не удержать, как подумаешь, что все твои сошли в могилу. Там воистину покой ни слез, ни горя. Если б можно было все забыть, не думать о тех, кого не стало... Есть ли такой источник, чтоб испить и забыться...
Но раз дана тебе жизнь, надо жить. Только как жить-то?
Хэди подняла глаза, полные слез, и при тусклом свете лучины посмотрела через стол на двух чужаков, и в их тяжелом взгляде она прочла тот же вопрос: если мы не обречены, то надо жить, только как?
Хэди проснулась в холодной горнице с поздней зарей и тут же поспешила на гумно - напоить вконец отощалую Пеструху, задать ей соломы. Корова раньше времени перестала доиться, одному богу известно, удастся ли прокормить ее до весны. Голодно двум яркам, голодно петуху с курицей, правда, старый кочет кукарекает вовсю. Справляться ты, петя, справляешься, и немудрено - юна, хохлатка-то, у тебя единственная!
"Надо же, какие только мысли в голову не лезут, - содрогнулась Хэди, и острая боль раскаяния, пронзив сердце, охватила все ее существо. - Слезы должна ты лить, горючие слезы, наплакать целое озеро, ведь никогда еще, наверное, тяжелая десница господа не подвергала землю и народ такому испытанию. Смерть кругом, а ты, дурная, думаешь о глупом петухе и курице. Но я же, пойми, о господи, не хочу умирать! Не хочу".
И Пеструха не хочет, и ярки, и петух на насесте со своей хохлаткой. Они тоже должны жить, чтоб жизнь людей продолжалась.
Опуская в ясли перед Пеструхой скудную охапку соломы, Хэди уже не могла совладать с собой и зарыдала, громко, неудержимо. Слезы лились ручьем, словно прорвало какую-то плотину. Женщина оплакивала всех, кого схоронила на древнем кладбище. Но что делать, если ей, вопреки всему, хочется жить, пусть она десятки раз и молила господа, чтобы страх и скорбь убила и ее. Что это за жизнь, когда все хутора вокруг обезлюдели, когда непостижимая злая сила несет гибель - войну, голод, черную смерть, убивает все живое. Что это за жизнь, когда потеряно все, что у тебя было Грешно в такую годину хотеть жить. Но, обливаясь горькими слезами, она вместе с тем чувствовала, что все равно грешит, и в душе стыдилась этого.
Так она стояла в сумраке гумна, в голос стеная и казня себя, как вдруг услышала скрип отворяющейся двери. В низком дверном проеме против света стоял Матс. На нем был короткий полушубок, из-под которого торчали концы опояски на чистой рубахе. Свою диковинную королевскую шляпу он выбросил, взамен ее Хэди достала ему из сундука новый дедов треух, шапка была парню, правда, великовата и сползала на его оттопыренные уши.
- Гляди-ка, скотины у тебя еще вон сколько, - заметил он.
Затем шагнул ближе.
- Ты не плачь, - сказал он. Не участливо, а коротко, деловито.
Подошел еще ближе, облокотился на ясли. Коровенка, это он сразу увидел, ледащая, разве что чудом дотянет до весны. Да нет, не то... Он хотел сказать женщине совсем другое...
- Сколько отсюда до большой земли?
- Надумал все-таки уйти? - в свою очередь спросила Хэди.
- Хотелось бы, если сумею добраться.
- До зимы вряд ли. Кто тебя сейчас через пролив переправит? Да и как ты пойдешь - чума еще повсюду гуляет.
- Случись, помру я, помрешь и ты. А вообще-то... - Он осекся, так и недосказав то, что собирался.
Много страшного перевидано. В скольких битвах бились они и убивали, жгли и грабили, бражничали и любодействовали. Казалось бы, все испытано, ан нет. Уже не раздается вокруг яростное гиканье калмыков, но тем страшнее неслышное присутствие черной смерти. Тем горше ждать ее после того, как удалось спастись от тысячи ужасов и смертей. Хотя, как подсказывает разум, она может настичь тебя всюду, но все же было бы легче, если б можно было куда-нибудь уйти. А тут еще это проклятое холодное море вокруг. Может, не уходить?