Решив, что Женька не любит сладкого, мужчина в свитере подошел поближе и протянул ей руку.
- Разрешите представиться, Алекс Потомак.
Женька испугалась этого жеста и отпрянула к стене. Что ему надо? Протянутая рука в здешних местах означала приказ что-либо отдать. Но у Женьки в руках ничего не было, и она показала иностранцу пустые ладони.
Тут он сделал совсем странное. Подошел еще ближе, взял женькину руку и подержал какое-то время в своей. При этом смотрел прямо ей в лицо!
Женьку как будто облили кипятком. Вот уж чего она никак не ожидала от члена этой важной комиссии! Сколько комиссий побывало в третьем нижнем отделении за эти четыре года, но так себя никто не вел. Ладонь, которую иностранец уже отпустил, была как раскаленная болванка, а лицо пылало так, что на глаза выступили слезы. Сквозь их пелену Женька могла разглядеть, что ее визави был тоже сильно смущен. Наверное, он все-таки не хотел ее обидеть, просто у них там где-то далеко были совсем другие понятия о приличиях.
В это время в месте скопления народа появилась Кривуленция и быстро навела порядок. Свободные от процедур пациенты были посланы в актовый зал на репитицию хора. Кому еще надо было посетить кабинеты в процедурном, отправились туда. Иностранец с хвостиком и еще один, в строгом темном костюме, которого Женька не заметила, были подхвачены, окружены вниманием и поведены в комнату отдыха. Коридор мгновенно опустел.
В растрепанных чувствах Женька пришла в свою палату. На хор было совершенно неохота, и она решила, что в такой суматохе, какая теперь царит в отделении, ей ничего за это не будет. В палате уже сидела Лидка. Помаргивая от волнения белыми ресницами, она рассказала Женьке последние новости.
Спустя полчаса после завтрака в отделение явились двое - инстранец с хвостиком и парень в костюме, который оказался вовсе не иностранцем, а специальным сопровождающим этого важного посетителя. Кривуленция уже была наготове и бодро запела им вечные песни про "прогрессивные методы и продуманные программы", но у иностранца, видать, было что-то на уме. Остановившись посередине коридора, он достал из кармана телефонную трубку и стал что-то в нее по-своему говорить. Лидка как раз в это время шла в процедурный к Берте. Боясь проходить мимо посетителей, она встала в сторонке, глядя к себе под ноги и ожидая подходящего момента для попадания в другой корпус. Поскольку иностранец разговаривал довольно долго, возле Лидки собралось еще несколько девчонок, которые тоже хотели пройти в другую половину коридора и, к тому же, кто-то пришел из любопытства. Кривуленция не успела их разогнать, потому что сопровождающий тоже послушал трубку и что-то ей сообщил. По-видимому, Кривуленции надо было срочно куда-то идти, и на лице у нее появилась невозможная смесь ненависти, возмущения и страха. Она так глядела на иностранца, будто он вот-вот откроет свой кожаный дипломат и вынет оттуда листовки, или бомбу, или еще что-нибудь такое же ужасное. Но строгий молодой человек заверил ее, что непременно за всем присмотрит и она, Каролина Борисовна, может быть совершенно спокойна, отлучаясь всего-то на пятнадцать-двадцать минут.
Кривуленция понеслась в административный корпус, а иностранец тут же начал оправдывать ее худшие опасения. Он таки открыл свой дипломат и достал оттуда здоровенную коробку. Обращаясь к застывшим от удивления девчонкам, он объявил, старательно выговаривая слова:
- Мое имя Александр Потомак. Я рад быть у вас в гостях. Я специально учить русский язык, чтобы сам говорить. Я хочу угощать вас этим конфет. Пожалуйста, кушайте.
И поставил раскрытую коробку на пустую коридорную тумбочку.
Девчонки в оцепенении разглядывали содержимое коробки. Конфет там вовсе и не было. Были золотые и серебряные шарики, каждый в своем углублении синего дна. Тяжело повисшую паузу прервал молодой сопровождающий. Доброжелательно улыбнувшись, он сказал спокойно:
- Угощайтесь, не робейте! Это конфеты такие, не опасно.
Обратившись к иностранцу, он спросил, можно ли ему тоже попробовать, и, получив утвердительный ответ, запросто протянул руку, взял золотой шарик, развернул бумажку и показал глазеющим девчонкам: вот, мол, смотрите, всего-навсего шоколад, а потом отправил конфету в рот.
Что тут началось! Рассказывая, Лидка заливалась тонким смехом. Сначала брали по одной конфете, разворачивали и чинно ели. Потом кто-то понял, что неплохо было бы сделать запасы. Стали хватать горстями. Но конфеты, конечно, довольно быстро кончились, и предметом повышенного внимания оказалась разноцветная коробка. Щупали бумагу, хотели даже оторвать кусочки на память, а потом кто-то - кажется, Раиса - подцепил сбоку картонку дна и - ах! открылся второй такой же блестящий конфетный парад.
Лидка так смеялась, изображая в лицах, как хватали конфеты Зинка с Кабонихой, что закашлялась и долго не могла успокоиться. Женьке было уже не до смеха. С жалостью смотрела она на худенькие лидкины плечи, желтые пальцы, прижимающие к лицу скомканное вафельное полотенце, и сердце сжималась от страха: последнее время Лидке было все хуже и хуже. Тонкая сеть морщин легла на лицо, и синяки под глазами уже не проходили за выходные. Лидка старалась держаться и не жаловалась врачам - только бы не попасть в боксы. Вот и сейчас она душила свой хриплый кашель, чтобы не услышали сестры, а откашлявшись, слабо улыбнулась:
- Кто бы мог подумать, Жень, что мы будем тут шоколадными конфетами угощаться? Может, и правда, лучше станет, а?
- А что, вполне возможно, - кивнула Женька серьезно. - Ты уж давай, держи хвост пистолетом, может быть, все изменится...
Веснушчатое лидкино лицо прояснилось. Она достала из кармана блестящий фантик, и, закладывая за ухо непослушную прядь тонких белых волос, стала разглаживать его, что-то даже напевая. Женька сглотнула подступивший к горлу комок. Вот бы процедуры отменили еще на пару недель! Иначе Лидке долго не продержаться...
Хлопнула дверь, в палату ворвалась встрепанная Софка. Срывающимся от радости голосом она объявила, что у нее есть две конфеты (с разной начинкой!) и три фантика, и она готова сейчас же меняться.