Выбрать главу

Но куда же он подевался, в конце концов?!

И вот тогда-то Гиир заметила, что посох пропал. Тот самый, высокий - в человеческий рост - посох, который она считала чуть ли не личным врагом. Ставиен всегда, еще с детства, мечтал о странствиях. Его мать, встречаясь с матерью Гиир, частенько говаривала: "Вот ведь блажь какая! И не знаю, как с ней справиться. Это все факиры бродячие, их работа. Наслушался баек, теперь только и разговоров, что про путешествия. Одна надежда..." - и она замолкала, многозначительно глядела на Гиир. Все в поселке знали, что Ставиен и Гиир, когда вырастут, поженятся. Так они сами решили. И родители того же хотели. Но чем старше становился Ставиен, тем чаще и чаще взгляд его уходил к самому горизонту и застывал, как у безумца. "Понимаешь, тянет что-то в дорогу. Не могу объяснить. Сам не знаю..."

После свадьбы это у него прошло. Иногда, приступами, возвращалось, но редко. Как правило, весной. Однажды во время такого приступа Ставиен и вырезал посох. "Зачем?" - спросила Гиир. А он ничего не ответил, молча обнял ее, а потом взял да и отнес посох на чердак. И никогда больше не доставал оттуда.

Когда Куугец подрос и впервые отпросился на лето уходить спать во двор, Гиир, поколебавшись, разрешила. Но не во дворе - на чердаке. Тогда-то посох снова появился в ее жизни. Кууги притащил проклятую палку в дом и спросил, можно ли ему взять ее, чтобы играть в пилигримов с соседскими мальчишками. Ставиен только печально взглянул на посох, а Гиир, неожиданно для самой себя, сорвалась на крик: "Нет! Нет! Положи на место и НИКОГДА не трогай!" Куугец расплакался и убежал - и опять посох на некоторое время ушел из ее жизни.

А три дня назад снова появился.

"Откуда это?" - спросила она вечером у Ставиена, как только тот вошел в дом.

"Что?" - не понял Ставиен.

"Посох. Еще утром не было, а сейчас..." - и вместо слов указала в угол, у двери.

Ставиен пожал плечами: "Не знаю. Наверное, Кууги вытащил. Да пускай стоит, не мешает ведь. И шляпу вешать можно" - и в подтверждение снял да и нахлобучил широкую соломенную нигу на посох.

Почему Гиир тогда не возразила? Наверное, потому что Ставиен отнесся к появлению посоха с абсолютным безразличием. Решила, мол, вылетела блажь из головушки - да и пора, давно пора: четвертый десяток лет разменивает. Не до странствий, тут вон с хозяйством бы управиться (лето сухое, нехорошее), да и четвертый рот в семье (Шайдин родилась два месяца назад) - не шутка.

А вот теперь посоха нет. Сейчас, задумавшись, Гиир вспоминала и странное поведение мужа в эти последние три дня: он был с ней особенно ласков, - и то, как Ставиен смотрел на детей. "Как будто прощался".

Она тихонько уложила доченьку в колыбель и, одевшись, вышла во двор. Солнце уже выдвинулось из-за горизонта, покрыв легкой позолотой листья деревьев, стены домика, лицо Гиир.

"Где же, где же искать?!.."

Она открыла калитку, выбежала на пустынную улицу и лихорадочно огляделась. "Ну же, куда он пошел, думай, думай!" Хотела вернуть во что бы то ни стало, просто не представляла себя без него, дом - без него, детей без... От одной лишь мысли стало тесно и больно в груди, закружилась голова. Гиир жила с этим человеком почти всю жизнь, а вот теперь какой-то посох...

Посох! Вот эти ямки в пыли, они наверняка остались именно от посоха. И - да, да! - начинаются от их дома.

Побежала за ямками. След тянулся вдоль улицы, в сторону леса. Гиир мчалась, неубранные волосы растрепались, волочились по ветру рваным знаменем. "Найду, найду, куда бы не пошел! Найду!"

Лес, кажется, пробежала на одном дыхании. А потом - дорога вывела к тракту. Широкий, как высохшее русло некогда полноводной реки, он раскинул руки и, похоже, намеревался обнять весь Ильсвур, от края к краю. Здесь ямки пропали. И не удивительно - как им пропечататься, на твердой-то земле?

Гиир лихорадочно огляделась, но ни души не было вокруг, только в придорожных зарослях пожухлой травы заходились-стрекотали кобылки да в лесу стукнул о дерево дятел, словно подводя итог. Или - забивая последний гвоздь в крест-накрест заколоченные двери.

x x x

Чуть дальше по тракту, на еще холодном от ночного воздуха валуне сидел человек. Он был широк в плечах, круглолиц и смуглокож, с широкой темной бородой и мелкими блестящими глазами-пуговицами. Одежда сидевшего мало соответствовала тому, где он находился. Право слово, путешествовать в парчовом, богато расшитом халате - это уже слишком. Но человек не путешествовал, человек ожидал.

На горизонте появилась серая точка и стала медленно увеличиваться. В этот ранний час пешеход на тракте был почти так же неуместен, как и сидевший на валуне бородач. Вскоре странник заметил поджидающего, но шагов не ускорил - шел размеренно, как и прежде, стучал посохом о землю, смотрел себе под ноги... или не под ноги: не понять, ибо глаза скрывала тень от шляпы-ниги.

Поравнялся с бородачем, остановился. Встретился взглядом с блестящими пуговицами на лице сидевшего. Тот первым отвел глаза:

- Прости.

- Ничего, - сказал странник, и голос его казался высыпающимся из старого мешка песком. Старым песком. - Значит, так надо. Против Богов не попрешь... - осекся, кашлянул. - А против себя - тем более.

- Но ты ведь именно об этом мечтал всю жизнь, - бородач недоуменно развел руками. - С самого первого дня, как ушел странствовать, оставив ее, оставив дом, мать, отца - с того самого дня ты жалел об этом и мечтал вернуться, чтобы зажить нормальной жизнью. "Как все живут" - твои ведь слова?

- Мои, - согласился пешеход. - А я от них и не отказываюсь. Все так и было: ушел, едва исполнилось восемнадцать - взял да и сбежал вместе с факирами! Сколько раз потом пытался осесть на одном месте, зажить нормально... - а больше недели-двух не выдерживал. Брал посох, нигу - и в путь. Наверное, так устроен. Бывают жрецы и правители, танцовщицы и мясники. А я - странник. Я мертв без дороги.

- Но ты ведь мечтал... - казалось, бородач никак не может смириться с собственным поражением.

- Мечтал. Но пойми: человек без мечты - все одно что фламинго без крыльев. И чем недостижимее мечта, тем краше. И тем меньше шансов, что она пропадет. ...Ты лучше скажи, Гиир... как с ней?

Бородач недовольно заворчал, запыхтел, стал разглядывать узоры на халате.

- Я спрашиваю!..