- Если отнести письмо в кабинет, там прочтут.
- Врач обязан, это его работа, - возразил Ньюмен.
- Но я тут ни при чем, - сказал Тедди. - Почему ты не хочешь отправить мое письмо? Какая тебе разница?
- Нечего там отправлять.
- Это по-твоему так.
Массивная голова Тедди сидела на короткой загорелой шее, жесткие с проседью волосы подстрижены коротким бобриком. Один его серый глаз налит кровью, а второй затянут бельмом. Разговаривая с Ньюменом, Тедди устремлял взгляд вдаль, поверх его головы или через плечо. Ньюмен заметил, что он даже искоса не следил за конвертом, когда тот на мгновение переходил в руки Ньюмена. Время от времени он указывал куда-то коротким пальцем, но ничего не говорил. И так же молча приподнимался на цыпочки. Сторож не вмешивался, когда по воскресеньям Тедди приставал к Ньюмену, уговаривая отправить письмо.
Ньюмен вернул Тедди конверт.
- Зря ты так, - сказал Тедди. И добавил: - Меня гулять пускают. Я почти в норме. Я на Гуадалканале воевал. Ньюмен ответил, что знает об этом.
- А где ты воевал?
- Пока нигде.
- Почему ты не хочешь отправить мое письмо?
- Пусть доктор прочтет его для твоего же блага.
- Красотища. - Через плечо Ньюмена Тедди уставился на почтовый ящик.
- Письмо без адреса, и марки нет.
- Наклей марку. Мне не продадут одну за три пенса или три по пенсу.
- Теперь нужно восемь пенсов. Я наклею марку, если ты напишешь адрес на конверте.
- Не могу, - сказал Тедди.
Ньюмен уже не спрашивал почему.
- Это не такое письмо. Он спросил, какое же оно.
- Голубое и внутри белая бумага.
- Что в нем написано?
- Постыдился бы, - обиделся Тедди.
Ньюмен уезжал поездом в четыре часа. Обратный путь не казался таким тягостным, как дорога в больницу, но все равно воскресенья были сущим проклятьем.
Тедди стоит с письмом в руке.
- Не выйдет?
- Нет, не выйдет, - сказал Ньюмен.
- Ну что тебе стоит.
Он все-таки сунул конверт Ньюмену и через мгновение получил его назад.
Тедди вперился взглядом в плечо Ньюмена.
У Ральфа в руке замусоленный голубой конверт.
В воскресенье у ворот вместе с Тедди стоял высокий и худой суровый старик, тщательно выбритый, с бесцветными глазами, на его лысой восковой голове красовался старый морской берет времен первой мировой войны. На вид старику было лет восемьдесят.
Сторож в зеленой форме велел ему отойти в сторону и не мешать выходу.
- Отойди-ка, Ральф, не стой на дороге.
- Почему ты не хочешь бросить письмо в ящик, ведь тебе по дороге? спросил Ральф скрипучим старческим: голосом, протягивая письмо Ньюмену.
Ньюмен не взял письмо.
- А вы кто?
Тедди и Ральф молчали.
- Это отец его, - объяснил сторож.
- Чей?
- Тедди.
- Господи, - удивился Ньюмен. - Их обоих здесь держат?
- Ну да, - подтвердил сторож.
- С каких он тут пор? Давно?
- Теперь ему снова разрешили гулять. А год назад запретили.
- Пять лет, - возразил Ральф.
- Нет, год назад.
- Пять.
- Вот странно, - заметил Ньюмен, - вы не похожи.
- А сам ты на кого похож? - спросил Ральф.
Ньюмен растерянно молчал.
- Ты где воевал? - спросил Ральф.
- Нигде.
- Тогда тебе легче. Почему ты не хочешь отправить мое письмо?
Тедди, набычившись, стоял рядом. Он приподнялся на цыпочки и быстро сделал выпад правой, потом левой в сторону почтового ящика.
- Я думал, это письмо Тедди.
- Он попросил меня отправить его. Он воевал на Иводзима. Мы две войны прошли. Я был на Марне и в Аргонском лесу. У меня легкие отравлены ипритом. Ветер переменился, и фрицы сами хватанули газов. Жаль, не все.
- Дерьмо сушеное, - выругался Тедди.
- Опусти письмо, не обижай беднягу, - сказал Ральф. Дрожь била его длинное худое тело. Он был нескладным и угловатым, блеклые глаза смотрели из впалых глазниц, а черты лица казались неровными, словно их вытесали из дерева.
- Я же говорил, пусть ваш сын что-нибудь напишет в письме, тогда я его отправлю, - растолковывал Ньюмен.
- А что написать?
- Да что угодно. Разве никто не ждет от него письма? Если он сам не хочет, пусть скажет мне, я напишу.
- Дерьмо сушеное, - снова выругался Тедди.
- Он мне хочет написать, - сказал Ральф.
- Неплохая мысль, - заметил Ньюмен. - В самом деле, почему бы ему не черкнуть вам пару строчек? А может быть, лучше вам отправить ему письмецо?
- Еще чего.
- Это мое письмо, - сказал Тедди.
- Мне все равно, кто напишет, - продолжал хмуро Ньюмен. - Хотите, я напишу ему от вашего имени, выражу наилучшие пожелания. А могу и так: надеюсь, ты скоро выберешься отсюда.
- Еще чего.
- В моем письме так нельзя, - сказал Тедди.
- И в моем нельзя, - мрачно произнес Ральф. - Почему ты не хочешь отправить письмо таким, как есть? Спорим, ты трусишь.
- Нет, не трушу.
- А вот, держу пари, трусишь.
- Ничего подобного.
- Я никогда не проигрываю.
- Да что тут отправлять? В письме нет ни слова. Чистая бумага, и ничего больше.
- С чего ты взял? - обиделся Ральф. - Это большое письмо. В нем уйма новостей.
- Мне пора, - сказал Ньюмен, - а то еще на поезд опоздаю.
Сторож выпустил его. За Ньюменом закрылись ворота. Тедди отвернулся и обоими глазами, серым и затянутым бельмом, уставился поверх дуба на летнее солнце.
У ворот, дрожа, стоял Ральф.
- К кому ты ходишь по воскресеньям? - крикнул он вслед Ньюмену.
- К отцу.
- Он на какой войне был?
- У него в черепушке война.
- Его гулять пускают?
- Нет, не пускают.
- Значит, он чокнутый?
- Точно, - ответил Ньюмен, уходя прочь.
- Стало быть, и ты тоже, - заключил Ральф. - Почему бы тебе не остаться с нами? Будем вместе время убивать.
ССУДА
Белый хлеб только подрумянивался у Леба в печи, а на сытный пьянящий дух уже стаями слетались покупатели. Застыв в боевой готовности за прилавком, Бесси, вторая жена Леба, приметила чуть в сторонке незнакомца чахлого, потрепанного субъекта в котелке. Хотя он выглядел вполне безвредным рядом с нахрапистой толпой, ей сразу стало не по себе. Она вопросительно глянула на него, но он лишь склонил голову, как бы умоляя ее не волноваться - он, мол, подождет, готов ждать хоть всю жизнь. Лицо его светилось страданием. Напасти, видно, совсем одолели человека, въелись в плоть и кровь, и он этого уже не мог скрыть. Бесси напугалась.