- Айда, спросим Женьку,- наседал Генка.- Боишься?
Петькам захотелось знать, кто чего боится.
- Антошка прыгнуть обещал, а теперь трясется. Спорим, не прыгнешь?
- На что спорим?-спросил Тоник и встал.
- Хоть на что... На твой фонарь и на мой ножик.
Генка знал вещам цену: у старого, никудышного на вид фонарика был большой зеркальный отражатель. Свет вырывался как из прожектора. Луч бил метров на сто.
Но и ножик был хороший, охотничий. Рукоятка его кончалась двумя бронзовыми перекладинками с зацепами, чтобы вытаскивать из ружейных стволов застрявшие гильзы. Из-за этих перекладин, когда открывали главное лезвие, нож делался похожим на кинжал.
Мальчишки уже обступили Тоника и Генку. Ждали. Тоник молча раздвинул их плечом и пошел к Женьке.
Мухин сидел в дверях фанерной будки, построенной рядом с вышкой. Он читал. Он не взглянул на Тоника.
- Жень,- сказал Тоник.
- Ну?
- Прыгнуть бы, Жень, а?- сказал Тоник громко, чтобы слышали.
- Не плохо бы.
- Можно?
Тоник этого совсем не ждал. Сейчас? Так сразу? Серебристые сплетения тонкого металла уходили высоко в синюю пустоту. Казалось, вышка тихо звенит от несильного и высокого ветра. Там, наверху, этот звон становится, наверное, тревожным и напряженным...
- Можно? Да?- уже тихо проговорил Тоник.
- Нельзя, - сказал Мухин, не отрываясь от книги. Его смуглое горбоносое лицо было невозмутимым.
- Ну, Женя,- помолчав, начал Тоник.- Ведь никто же не видит. Никого же нет. Ну, Тимка же прыгал.
- Он тяжелый, - сказал Мухин, перелистывая страницу.
И далась ему эта книга! Хоть бы интересная была, а то одни цифры да значки какие-то. Уж захлопнул бы ее скорее и прогнал бы всех от вышки!
Генка, Тимка и оба Петьки молча ждали.
- Жень,- сказал Тоник.
Женька пятерней поправил нависшую на лоб курчавую шевелюру и наконец отложил книгу.
- Вы отвяжетесь, черт возьми?!
Мальчишки не двинулись. Тоник царапал каблуком вытоптанную траву.
- Сколько в тебе весу?
- Сорок почти,- соврал Тоник.
Мухин раздраженно усмехнулся:
- Почти... У парашюта противовес как раз сорок кило. Повиснешь над всем городом и будешь болтаться, как клоун на елке. Не понятно, да?
- Понятно,- вздохнул Тоник.- А если я карманы камнями набью? Или дроби насыплю? А? Она тяжелая...
Женька молча и почти серьезно оглядел щуплого Тоника. Потом поднял книгу и, уже глядя в нее, объяснил:
- Загрузишь карманы - штаны вниз и улетят. А сам повиснешь.
Это было уже издевательство. Тоник повернулся к ребятам и пожал плечами. Мальчишки его поняли. И Тимка, почти забыв обиду, проворчал:
- Айда отсюда...
Там, где Тоник лежал раньше, место было уже занято: пришли какие-то малыши и восторженно галдели, задрав головы.
Тоник молча прошел дальше, к забору, и лег там среди шелестящих высохших стеблей. Он как-то сразу устал после разговора с Мухиным.
У левой щеки его начиналась полянка, заросшая луговой овсяницей. Там среди спелой желтизны рассыпался сухой стрекот кузнечиков. Справа нависали покрытые седоватой пыльцой кусты полыни.
Полынь пахла заречной степью и теплом позднего лета. Тонику нравилось, как она пахнет. Иногда он растирал в пальцах ее листья, и потом ладони долго сохраняли горьковатый и какой-то печальный запах...
Зашуршали шаги, и Тоник увидел над собой Генку Звягина. Генка держал на ладони свой ножик.
- Бери...
- Зачем?
Глядя в сторону, Генка небрежно сказал:
- Выспорил, ну и бери.
- Я же не прыгал,- сказал Тоник.- Ты в уме?
- В уме. Все равно ты бы прыгнул, если бы Мухин пустил...
- Если бы да кабы... Ну тебя... - Тоник отвернулся.
- Слушай,- тихо сказал Генка. Наклонился, сгреб Тоника за рубашку и заставил сесть.- По-твоему, у меня совести нет? Если я нож проспорил, буду его зажимать?
- Ну-ка отцепись.- Тоник встал.- Я к тебе не лезу. И ты не лезь.
Генка стоял напротив. Тонкий, жилистый, будто сплетенный из коричневых веревок. И каждая жилка была в нем натянута. Генка считал себя справедливым человеком и не терпел, когда ему мешали проявить свою справедливость. Он сжал губы, и широкие скулы с редкими-редкими веснушками стали бледными и острыми.
- Значит, не прыгнул бы? Сам признаешься?- тихо спросил Генка.
- Я?!- Тоник оттопырил губу.
- Ну и не брыкайся.
Генка быстро сунул ему ножик в карман рубашки и зашагал в сторону калитки. Прямой, быстрый, легкий. Уверенный, что сделал все как надо...
Беспокойные мысли чаще всего приходят вечером, когда вспоминаются радости и обиды отшумевшего длинного дня.
Сначала появляется просто мысль, такая же, как другие, не печальная, не радостная-воспоминание о чем-то. Но вот она застревает в голове, не укладывается как надо, царапает острыми краями. Словно та железная штука в кармане, которую Тоник сегодня нашел на дороге. Недовольно крутятся с боку на бок другие мысли, ворча на беспокойную соседку. Потом вскакивают и вступают в перепалку. Но беспокойство трудно победить. Оно растет, прогоняет сон, который подкрадывался раньше времени...
Генкин охотничий ножик оттягивал карман рубашки. Маленький, а до чего тяжелый... Тоник со стуком выложил его на подоконник. Сел на стул и стал смотреть в окно. Ведь можно сидеть совсем не двигаясь, даже когда мысли не дают покоя.
Желтый светофор-мигалка через каждые две секунды бросал в сумерки пучки тревожного света. И кто придумал повесить светофор на этом перекрестке? Машины проезжают здесь раз в год!
Вспышки словно толкают мысли Тоника: "Прыгнул бы? Или не прыгнул?.. Прыгнул - не прыгнул... Прыгнул - не прыгнул..." Кажется, что кто-то обрывает у громадной желтой ромашки крылья-лепестки...
А прыгнул бы?!
Все мальчишки поверили, когда он уговаривал Мухина. А если бы Мухин разрешил? Тоник передергивает плечами. Вспоминается высота. Парашют с земли кажется маленьким, как детская панамка... Тоник не боится, что парашют оборвется. Ерунда! Парашюты на вышках не обрываются. Но страшно думать о прыжке.
О первой секунде!
О том коротком времени, когда еще не натянулись стропы. Когда человек падает в пустоте.
Это жутко - падать в пустоте.
Все чаще и чаще, почти каждую ночь, Тонику снится одно и то же: он падает. Летит вниз, летит без конца! Хочется крикнуть, но грудь перехвачена чем-то крепким, как железный обруч.