Фухе поразился такому смелому образу мыслей и позволил себе спросить:
- Вы хотите сказать, господин Конг, что похищение документов было инспирировано нашим нынешним президентом?
- Пока я еще ничего не хочу сказать, - раздраженно ответил Конг. - А тебе вообще следует помолчать некоторое время... На-ка вот триста гульденов и отправляйся в "Крот"!
Фухе зажал в кулаке гонорар и вприпрыжку бросился его пропивать.
А Конг еще некоторое время задумчиво разглядывал свою гантелю и напряженно размышлял.
"А ведь разболтает, паршивец, - наконец решил он. - Знаю я его скромность!... Не мешало бы заткнуть ему глотку по поводу этих Сорвилей..."
Он позвонил. В кабинет вошел громила с огромной челюстью и остановился в ожидании приказания.
- Вот что, Шпалера, - сказал Конг. - Иди сейчас в "Крот" и послушай, что там будет провозглашать бывший комиссар Фухе. Придерись к любому его скользкому высказыванию и арестуй. Мне нужно засадить этого кретина на некоторое время. Только не рукоприкладствуй: он мне еще пригодится!
Шпалера низко поклонился, жуя бабл-гам, и, ощупывая в кармане наручники, вышел.
Фухе пропивал уже вторую сотню, когда заметил за своим столиком громилу с огромной челюстью, жадно поглощавшего пиво.
- Ты, наверное, из контрразведки? - спросил Фухе, чувствуя, что уже едва ворочает языком.
Громила покрутил челюстями, подумал и отрицательно покачал головой.
- Не ври! - обиделся Фухе. - И не забывай: у меня интуиция. Думаешь, я не понимаю, что Конгу нужно изолировать меня на пару недель? Уж он-то не пройдет мимо, если унюхает какую-нибудь интригу!
Шпалера изумленно смотрел на великого Фухе и с тоской думал, что не удастся выполнить задание шефа, а следовательно, получить очередной отпуск.
А Фухе разошелся не на шутку. Опорожнив подряд две кружки виски, он почувствовал себя всемогущим, вскарабкался на стол, опираясь на челюсть громилы, и произнес речь к превеликому удовольствию публики:
- Уважаемые граждане нашей великой, но нейтральной державы! Несмотря на происки наших врагов, мы поддерживаем единство и сплоченность! Перед нами открыты широкие горизонты новых достижений! Возьмемся же дружно!
Шпалера с тоской слушал патриотическую речь комиссара. Придраться, увы, было не к чему... Тогда он с остервенением вцепился своими мощными вузами в лодыжку комиссара.
- Граждане! - взвыл тот. - Посмотрите на этого агента реакции! Он желает, чтобы я высказался в политическом смысле и поэтому кусает меня слоновьими челюстями! Отпусти! Отпусти, дурак! И Конг твой дурак! И президент Сорвиль дурак! Не боюсь я вас... - шепотом закончил Фухе, ужасаясь сказанному.
А Шпалера трясся от радости: неосторожные слова уже слетели с уст комиссара при многочисленных свидетелях. Стащив челюстями комиссара со стола, он щелкнул наручниками и поволок несчастного в контрразведку.
Конг уже давно поджидал своего агента с арестованным. Вызванные им члены военного трибунала города, выпив все запасы начальника контрразведки, затеяли преферанс и нетерпеливо посматривали на часы в предвкушении веселого развлечения.
Шпалера втолкнул Фухе в кабинет и провозгласил, выплюнув жвачку:
- Вот. Говорил на президента дурак.
Конг потер руки, члены трибунала поспешили подвести итог преферанса и расплатиться друг с другом, и началось судилище.
Против ожидания Фухе получил 15 суток не за нарушение общественного порядка, а за оскорбление президента, да еще плюс 15 лет за разглашение государственной тайны.
В городской тюрьме его встретил Дюмон, приятно улыбнулся и проговорил:
- Значит, соседями будем? Правда, недолго: мне через два года на пенсию, а ты, сокол, говорят, на пятнадцать лет к нам собрался? Ну, милости просим, со счастливым прибытием! А тюремщиком я к тебе Алекса приставлю, чтоб не скучал, а то, знаешь, радио у нас нет, книги газеты не положены, девочек не держим...
- Безобразие... - возмутился Фухе. - Раньше все это позволялось...
- И сейчас позволено, - пояснил Дюмон. - Но только уголовным. А ты у нас, гусь, политический, тебе никак нельзя.
И комиссара поместили в чистую и уютную одиночку.
2. КРЫША НАД ГОЛОВОЙ
Вечером на дежурство по политическому отделению городской тюрьмы заступил Габриэль Алекс.
Фухе долго взывал к своему другу из-за железной двери, но безуспешно: разговаривать с заключенными тоже не полагалось. Тогда Фухе решил объявить голодовку. Он подпер дверь своей казенной железной кроватью, и когда Алекс стал открывать ее, чтобы дать заключенному ужин, она не поддалась.
- И черт с тобой, - равнодушно произнес Алекс и сам слопал ужин.
Фухе с пустым желудком плюхнулся на кровать, но заснуть не смог: всю ночь из центра города доносились какие-то взрывы, пулеметная стрельба и скрежет гусениц. Впрочем, заключенного это мало интересовало. Под утро, наконец, он заснул.
Разбудили его весьма грубо. Кровать, подпиравшая дверь, с визгом отлетела к противоположной стене, а Фухе, грохоча вставными челюстями, грюкнулся на пол.
В камеру вошли двое. При виде первого из них Фухе в ярости зачихал: это был Конг. А вторым оказался старикашка Кальдер, преизвестнейший генерал, который давно уже отметил свое девяностолетие.
- Вставай, гусь! - приказал Конг. - Хватит на полу валяться, простудишься!
- Да-да, молодой человек, вставайте, - упрашивал Кальдер. Простудитесь, а вы нам, хе-хе, здоровеньким нужны.
Фухе встал и тупо уставился на гостей.
- Ну, вот и амнистия, - сказал Конг. - Можешь быть свободным, только подпиши вот эту бумажку.
Конг протянул опешившему Фухе листок.
Фухе прочитал его и чуть не поперхнулся.
- Опять военный переворот? - наконец спросил он.
- Гражданский, молодой человек, гражданский, хе-хе! - возразил Кальдер и показал на свой вполне штатский костюм, состоявший из потрепанных джинсов и футболки.
- Быть не может! - не поверил Фухе. - Конг и Кальдер - и вдруг гражданский переворот?