На стену арки падает яркий луч и движется непонятно, под каким-то диким углом, вырывая меня и ее из темноты и бросая в слепящий день, шум мотора все ближе, она хватает валяющуюся на земле майку, и мы опять бежим, странного вида чувак и полуголое чудо, по тесным колодезным дворам, беспорядочно сворачивая, как бог на душу положит, налево, налево, прямо, направо, дальше не помню ничего, но тут мы оказываемся в каком-то подъезде, до чего знакомый этот подъезд, я же совсем недавно здесь был... Переводим дыхание. Она молча натягивает майку и нажимает кнопку лифта. Я проясняюсь, я хочу схватить ее опять, но она мягко высвобождается и звонит в дверь. Номер тринадцать. Где были? Так, гуляли... Так и есть, я был просто уверен в этом: все спальные места уже разобраны, не спят каких-то два человека, я их знаю, я их давно знаю, кипит чайник, на столе в кухне недопитая водка. Где мой свитер? Кристина бродит между достаточно беспорядочно разбросанными телами, у кого-то из под головы вынимает свой свитер, натягивает его, легко касается губами моей давно уже небритой щеки, говорит Ну, пока и внезапно исчезает. Так же внезапно, как и появилась уже когда-то давным-давно, тысячу лет назад.
Светает. Мне немного непонятно и обидно, что знакомство закончилось так безрезультатно, что делать, я привык к другому исходу, я легко печален и иду на кухню пить чай. У меня остались сигареты и поэтому я желанный гость. Мы курим. Они спрашивают меня, как девочка, я отвечаю, что девочка ничего, что мы с девочкой перебили весь свет на Московских воротах и жалко, что она ушла, я был уверен, что эту ночь проведу с ней. Ну, не получилось - так не получилось, и раньше иногда не получалось, она, наверно, не такая, можно, я еще водочки выпью? Водочка водочкой, чаек чайком, воспоминания дней минувших, как молоды мы были... За окном уже светло, а может всю ночь было светло, это ведь Ленинград - я уже не помню этих деталей. По-моему, все-таки было темно. Спать... Они спрашивают, почему я не задержал ее, постелили бы нам на кухне, на полу, я отвечаю, что не знаю и что теперь уже поздно об этом думать, что теперь я с удовольствием посплю на кухонном полу и один, нет, говорят они, теперь-то как раз мне одному никак не удастся, что им тоже надо где-то спать, слово, слово, короче, ложимся. И спим.
7.
Сны, сны, сны. Снились ему сны, несмотря на все выпитое - снились.
Утро, утро, вечер. Лес, хороший подъезд. Паркет, балкон, прозрачная. Отличный металлический гараж. Сиреневое. Ножки-пешки. Ручки-дурочки. Волос нет. Доплата большая, да три человека. Утюг мой, да я. И дети.
Дети эти книжки читают каждый день. Дети каждый день едут в метро. Каждый день в метро едут ножки-пешки, серая накидка. Мой милый, что тебе я сделала?
Жетон в жетоноприемник. Мимо лязгающих рук турникета, мимо усатой женщины в красной фуражке, мимо скучных цветов, вниз, вниз, в прохладную духоту, в преисподнюю, в лестницу, в чудесницу, вовремя, вовремя сойти, перепрыгнуть через расческу, пожирающую пыльные ступени - в них, в детей стремящихся ехать весь день. Я не боюсь, я иду туда, я специален. Туннель черен, рельсы извивисты, полминуты, минута, ВОЗДУХ!!!!!! Все ложатся, а она свистит, воет, приближается к земле, спасения нет, мы все умрем, еще мгновение - и вот он влетает, синий, голубой, зеленый, шипит, брызжет и замедляет ход.
Странно, да, но все спаслись, двери осторожно открылись и присутствующие потеряли разум. Это мы так ездим, это так мы едем. Езда в метро - это вам не езда в троллейбусе трамвае автобусе такси самолете поезде жигулях. Метрополитен шумен и андеграунден - разговаривать нельзя, только кричать, кричать тоже нельзя, поскольку в метро, а не в лесу.
Привстану вот здесь, прислонюсь к НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ и призадумаюсь. Да, кстати, милая моя, в вас весу килограмм двести, я ничего против этого не имею, но прошу вас, просто умоляю - сойдите с моей левой ноги. Что? Хорошо, раз вам некуда подвинуться, так и быть, подвинусь я, но сойдите, снизойдите, сползите, дура ты что не понимаешь ты что уши по утрам не моешь убери свою телегу пока я не выкинул ее на хрен из поезда караул бандит отдай мою сумочку сумочку отдай это что сумочка это у тебя чемодан а не сумочка сволочь ты бездуховная. Дайте мне валокордин валидол эфедрин кодеин димедрол аспирин мышьяк - все, сразу все давайте, одно отдельное средство не снимет моего недоумения.
Товарищи пассажиры вы уж извините что мы к вам обращаемся мы сами беженцы с тамбова приехали к вам лечить детей а все деньги и вещи на вокзале украли нас там тридцать семей помогите пожалуйста кто чем может на дело божье дай он вам здоровья. И еще товарищи пассажиры вы уж извините совсем но скажите этой девушке чтобы она убрала свою сумочку с моей ноги а то я сейчас ей-богу поезд захвачу и в тегеран поедем. Мне терять нечего.
Вы сходите? А вы? А вам какое дело? А вам какое дело? Знаете, молодой человек, я в ваши годы на энтих местах не сидел. Знаю, дед, тогда метро даже в Лондоне еще не успели прорыть. Но я уверяю тебя, дед, да просто так - поверь мне: ничего хорошего в этих местах нет. Они такие же, как и те, напротив. Если даже не хуже. Да? Да! А может все-таки уступишь, мне девяносто семь лет. Вот тебе, молодой человек, сколько? Не помню. Постой, постой, это что ж значит, это значит я встану, так? А ты, значит, в это время сядешь, да? Ну-у-у, дед... А впрочем, я сейчас буду выходить, поэтому садись, только садись быстро - она не дремлет. Внимание, дед, сосредоточься, я встаю. Три, два, один... Де-е-е-ед!!! Ну вот, все пропукал. Девушка, я же это место не вам уступал! Ноги у вас болят... Извини, дед, не судьба, выхожу.