Поминутно он трогал детский горячий лоб, менял полотенце, смоченное холодными отварами или чаем, пытался разговаривать с внучкой. На заходе солнца она умерла.
Он сразу почувствовал это и, боясь приблизиться и дотронуться, не желая увериться, закричал во весь голос, вырывая волосы из бороды, крича. Без сил рухнул он на пол и лежал, не двигаясь, сотрясаясь в рыданиях.
Сколько времени он так лежал - он не мог бы сказать, но было уже затемно, когда он поднялся решительно, зайдя в сарай и в нетерпении отшвырнув лопату, взял бутыль с керосином, пошел через деревню, бормоча что-то бессвязно. Подойдя к церквушке, старик открыл бутыль и полил ее сколько смог, поджег спичку и, не задумываясь, бросил в темное керосиновое пятно на стене. Деревянное строение мгновенно вспыхнуло, охваченное смрадом и пламенем. Дед повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. Люди выскакивали из домов, бежали с ведрами, носились по улицам, крича. Он не слышал и не замечал их, ковыляя к железной дороге, все еще бормоча что-то неразборчиво под нос.
"Ну, вот... вот и все," - подумал он, отойдя уже довольно далеко от поселка. Во всем теле ощущал старик нестерпимую ломоту, и каждое движение давалось ему с трудом, отзываясь колючими болями в сердце. Подойдя к полосам железной дороги, он остановился и прислушался; приближался поезд. Было уже совсем темно, одни сверчки да нарастающий грохот локомотива, а больше ни звука, только собственное дыхание. Неожиданно, когда поезд подъехал уже совсем близко, сделал он молча несколько шагов вперед и встал, широко расставив ноги, раскинув в стороны руки, на железнодорожном пути, будто стремясь обнять ревущую несущуюся на него стену. Только успел отвернуть лицо, чтоб огни не слепили.
Короткий, едва слышный сквозь грохот удар заставил машиниста насторожиться. "Да нет... почудилось..." - дернул за цепочку, и поезд победно затрубил.
РЭГГЕ ДЛЯ ПРОСТОГО ЧЕЛОВЕКА
День был неудачным. Разбивая в сковородку яйца, Митя как бы со стороны думал о своем отвратительном брезгливом настроении. Покачивал головой в такт неизменному Бобу Марли, лениво ругал сам себя и так же лениво сам с собой соглашался. Да, нужна самодисциплина. Да, работа до седьмого пота. Зарядка и обтирание по утрам. И бриться каждый день. И научиться, наконец, играть на гитаре.
Stop that train, I'm leaving.
Заперев дверь и нацепив плеер, Митя достал сигареты - осталась одна, последняя. В раздражении он смял пачку и бросил в мусорное ведро. Вытащил зажигалку и только тогда понял, что забыл сигарету в пачке. Вот чертовщина. И, совершенно озлобленный, плюнул и пошел вниз.
На улице уже стояла обычная ненавистная погода. С моря ползла влага, от солнца отлетал жар абсолютно невыносимый. Такая гадкая погода, при которой моментально покрываешься липкой тонкой пленкой пота. Митя брезгливо старался не касаться потных тел в автобусе и морщился от запахов жары.
You teach the youds about Marko Polo
And you say, he was a very great man.
Работать в такую погоду было совершенно невозможно, и Митя часто убегал курить на сырую прохладную лестницу, поглядывал на часы и нехотя участвовал в общем разговоре, раздражался. Отбивал по столу сбивчивый ритм рэгге. Как же все надоело! Надо просто взять отпуск да рвануть куда-нибудь подальше. И похолодней. К черту на рога. В Питер какой-нибудь, в Карелию, на Таймыр. Отпуск на Таймыре, как романтично!
Обедать в жару совершенно не хотелось, но Митя сходил все же в столовую, без аппетита, медленно съел тарелку мерзкого горячего супа и с наслаждением выпил лимонад. Опять звонила Лена. Диалог был тягостным, мутным и надоевшим, трубка разогрелась, обжигала ухо. Он терпеть не мог все эти Ленкины разговоры, с мучительным дыханием, с долгими многозначительными паузами, но сказать об этом прямо как-то не хватало духу. Окончательно расстроившись, Митя сослался на больной желудок и ушел домой. Решил: "Хорошо. День хочет быть дурацким - и ладно. Черт с ним. Запрусь от него дома, побалую немного сам себя. Имею я право расслабиться хоть остаток этого вонючего дня или нет? Сделаю чашку кофе, возьму книжку, полезу в ванную поваляюсь.... Короче, спрятаться надо от такого дня."
Let me tell you what I know... Но даже дома он никак не мог разделаться с этим неудачным днем и с этой липкой жарой, и с гадостным настроением. Сразу поставил кофе на плиту и, поглядывая за ним, подпевая Бобу Марли, жевал непосоленный помидор, когда зазвонил телефон. Митя сунул куда-то не глядя помидорный огрызок, бегом к аппарату и, конечно же, ошиблись номером. Какая-то чертова Галка была им нужна. Вернувшись на кухню, он все никак не мог отыскать помидор, искал до тех пор, пока не наступил на него босой ногой. Тьфу ты. Вот уж непруха. Ноге было противно, Митя на другой проскакал в ванную, вымыл, вернулся на кухню, оставляя мокрые следы. Кофе, разумеется, убежал. Ну что тут будешь делать? Денек этот идиотский... И ведь нет чтобы серьезное что-нибудь, а то так - гадит по мелочам, пакостник. Ладно хоть Марли не охрип еще в магнитофоне.
I'm on the river that we have to cross
Before we can speak to the Boss...
Ну да мы еще посмотрим, кто кого. Горячая вода вроде уже налилась, полная ванная. Митя залез в воду, блаженно застонав, закурил и только открыл книгу, как почувствовал, что долго так не пролежит, надо поторопиться в туалет. Матерясь тихо, мокрый и с сигаретой во рту, он выскочил, перебежал в соседнюю дверь, по привычке прикрываясь рукой и воровато озираясь, хотя в квартире никого не было. Да и кому быть в его прокуренных комнатах? Лена... да ну ее совсем, честное слово.
Митя сел на унитаз, моментально покрывшись гусиной кожей - вот уж чертов день! - и тут случилась беда. Весь дом тяжело и неуклюже вздрогнул несколько раз и медленно стал рушиться. То, что стал рушиться, Мите было ясно по угрюмому гулу и грохоту, сильным толчкам. А потом стены и потолок пошли трещинами. Митя даже испугаться не посмел, но вскоре все затихло. Остались только широкие - некоторые почти в палец толщиной - трещины в стенах и перекошенная дверь, которую никак не удавалось открыть. "Блин. Ну вот теперь уж точно неповезло," - думал Митя, с беспокойством оглядывая растрескавшиеся стены туалета. Гусиная кожа как-то моментально исчезла, он вспотел: "Э-э-эй! Есть кто живой?" Никто ему не ответил, только сверху рухнул тяжелый обломок. Да уж. И сиди тут голый, как идиот.