- Не тебе меня упрекать в этом, - говорит Лесковский, выпрямляясь.
В это время входит Макаров, здоровается с Тениной и предлагает ей напиться чаю.
- Нет, нет, я пойду, - говорит Тенина, - я зашла сказать, что вы даете завтра первый урок вместо директора. Он заболел.
- Что с ним?
- У него же больная печень.
- Больная печень - неприятная вещь, - говорит Лесковский, - какое черное пятно на вершине педагогической карьеры. Макаров, не будь директором.
Одевшись, Зинаида Александровна обращается к Макарову:
- Петр Васильевич, проводите меня.
- Будь бдителен, Макаров, - провожает их Лесковский. - Эта девушка людоедка.
Мороз. Лунный свет скользит по следам полозьев, кругом голубые тени от домов и заснеженных тополей.
Зинаида Александровна, наблюдая за своей тенью и тенью Макарова, улыбается. У нее хорошее настроение, ей хочется смеяться и говорить. "Какой он большой, неуклюжий... Конечно, он мне нравится. Почему он меня избегает?" - думает она.
- Зачем вы мучаете этого человека? - хмуро спрашивает Макаров.
- Мучаю? Вы обо мне так думаете? Просто я его не люблю... Не будем о нем говорить. Смотрите, как блестит снег! А тополя! Красота какая... Хорошо здесь весной? Я думаю, что здорово хорошо. Вы знаете, я так жду весну. Не потому, что сейчас скучно, - нет. Но вы знаете это чувство - постоянно что-нибудь ждать? Это не у меня одной, это, конечно, у всех людей. Ждать письма, свидания, весну. Счастье - в предчувствии счастья. И, наверное, потому ранняя весна самое хорошее время. Знаете, когда все еще только начинает оживать, когда все еще впереди: зелень, цветы, теплые вечера - все это в потенции.
Она смеется и берет Макарова под руку.
- Почему вы не смеетесь? Это, наверное, смешно. Вы любите молчать, Петр Васильевич. О чем вы сейчас думаете?.. Я понимаю, почему вас так уважают и боятся ученики. У вас строгое, пасторское лицо, на вашем лице написано: "Меньше чувствовать - больше мыслить". Вы никогда, наверное, не увлекаетесь и не говорите ученикам ничего лишнего. Я еще не видела вас ни сердитым, ни взволнованным. Вы такой серьезный, такой непроницаемый, что я, не ученица, с первого взгляда прониклась к вам уважением и до сих пор еще побаиваюсь... Скажите, почему вы меня избегаете?
Они останавливаются у больших черных ворот. За ними - домик, в котором живет Тенина.
- Знаете что, Зинаида Александровна, - тихо говорит Макаров, - уезжайте отсюда. Здесь все вам та не подходит, все так обыкновенно, и место здесь людям обыкновенным.
- Почему вы думаете?.. Чем я отличаюсь от других?
- Вы красивы.
- Не может быть, - говорит Зинаида Александровна, растерянно улыбаясь.
- Вы черт знает как красивы!
- Едва ли. От вас, по крайней мере, я это слышу в первый раз.
- От меня? - говорит Макаров, волнуясь и зачем! то распахиваясь, зачем вам мое признание? Что из| этого, если я скажу, что я вас люблю?.. Теперь вещ равно... Слушайте меня и... уезжайте! Зачем здесь эта красота, это обаяние? Кому? Вам нужны залы, люстры, вам нужно быть на виду... Я говорил сегодня Лесковскому, что каждый человек должен быть счастлив по-своему. Я был счастлив. Зачем вам нужно было сюда приезжать? Вы думаете, что можно видеть и слышать вас равнодушно?..
- Говорите, говорите, - шепчет Зинаида Александровна, но Макаров не слышит ее.
- Я вижу вас, и мне хочется делать что-нибудь талантливое, необыкновенное... Понимаете, вы взбудоражили мое тщеславие, вы напомнили мне о мечтах и надеждах, которые не сбылись уже так давно... Мне двадцать восемь лет. И трудно не быть теперь смешным с мыслями и настроениями семнадцатилетнего... Вы не подумайте, что я совсем уж раскис, сошел с ума и буду развлекать вас глупостью и сантиментами. Нет. Я только советую вам уезжать отсюда. Поезжайте в город. В большой и шумный. Уезжайте, я вам только советую...
Макаров замолкает, он сильно волнуется, ему стыдно, и он боится, что Зинаида Александровна скажет сейчас что-нибудь насмешливое или, чего доброго, жалкое. Тенина молчит и ждет.
- Вы замерзли, - говорит Макаров, - я пойду... До свиданья...
После его ухода Зинаида Александровна долго стоит у ворот...
Лесковский спит, положив руки и голову на спинку стула. Макаров долго его не замечает.
Страсть
- Какой вечер! Какой вечер! А ты, Верочка, не хотела выходить из дома. Это преступление перед весной и молодостью - сидеть в такой вечер в комнате с единственным окном, да и то на север и вышивать что-то болгарским крестом, - говорил молодой человек, пытаясь взять свою собеседницу под руку. Его собеседница, девушка лет восемнадцати, счастливой наружности, очень живая и подвижная настолько, насколько позволял быть подвижной не совсем свободный покрой ее одежды, неопределенно улыбнулась и позволила, наконец, взять себя под руку.
Они медленно прогуливались по притихшей набережной. Молодой человек не обманывал: вечер был действительно хорош. Закат совсем уже созрел, налился киноварью, и освещенная зарей улица вся выглядела нарядно, потому что окна красивых и некрасивых домов пылали одинаковым пожаром. По улице разгуливали ценители чудесных весенних вечеров, по реке в лодках, добытых терпением или хитростью, плавали мужественные или лукавые люди. Казалось, многим было весело, потому что было слишком много смеха и громких разговоров.
Молодой человек закурил, оживился и продолжал:
- Нет, честное слово, мне стало жаль этого вечера. Я бросил все и к тебе, Верочка.
Он понизил голос, слегка заволновался и заговорил дальше.
- Дело даже не в вечере. Дело в том, Верочка, что я хочу сказать тебе... то есть мне нечего тебе сказать - ты все и так знаешь... Я хотел спросить тебя... Сядем здесь, Верочка.
Молодые люди зашли в скверик и сели на скамейку, против которой стояла такая же, но уже занятая кем-то вроде них. Они взглянули друг на друга, молодой человек - растерянно, Верочка - неопределенно. Она знала уже, о чем он будет говорить, и уже готовила ответы на вопросы, которые он должен задавать.
- Верочка, - бездарно начал молодой человек, - мы знакомы уже три месяца и встречаемся почти каждый день. Ты заметила, конечно, что я люблю тебя.
Верочка сделала вид, что удивилась, чуть подумала и сделала вид, что обрадовалась, и будто бы сразу скрыла эту радость и опустила глаза.