Оказалось, что они не висели над пропастью, а все еще стояли на дворе, и возница только собирался мазать колеса, приподняв один бок экипажа.
Едва выехали со двора, как начался дождь, прямой, крупный и теплый. И вся окрестность наполнилась равномерным шумом падающего дождя.
Возница молча полез под сиденье, достал оттуда какую-то рваную дрянь и накрылся ею, как священник ризой.
Через полчаса колеса шли уже с непрерывным журчанием по глубоким колеям. И рыдван все куда-то тянуло влево и вниз.
Возница остановился и медленно оглянулся с козел назад, потом стал смотреть по сторонам, как будто изучая в темноте местность.
- Что стал? Ай, заблудился?
- Нет, как будто ничего.
- А что же ты? Овраги, что ли, есть?
- Нет, оврагов как будто нету.
- Ну, так что же тогда?
- Мало ли что... тут, того и гляди, осунешься куда-нибудь.
- Да осторожнее! Куда ты воротишь?
- И черт ее знает,- сказал возница,- так едешь - ничего, а как дождь, тут подбирай огузья...
II
Николай писал, что от станции до него всего верст 30, и Андрей Христофорович рассчитывал приехать часа через три. Но проехали 4-5 часов, останавливались на постоялом дворе от невозможной дороги и только к утру одолели эти 30 верст.
Экипаж подъехал к низенькому домику с двумя выбеленными трубами и широким тесовым крыльцом, на котором стоял, взгромоздившись, белый петух на одной ноге. Невдалеке, в открытых воротах плетневого сарая, присев на землю у тарантаса, возился рабочий с привязкой валька, помогая себе зубами и не обращая никакого внимания на приезжего.
А с заднего крыльца, подобрав за углы полукафтанье и раскатываясь галошами по грязи, спешил какой-то старенький батюшка.
Увидев профессора, он взмахнул руками и остался в таком положении некоторое время, точно перед ним было привидение.
- Ай ты приехал уж? Мы только собираемся посылать за тобой. Почему же на целый день раньше? Ай, случилось что?
- Ничего не случилось. Я же телеграфировал, что приеду 15, а сегодня 16.
- Милый ты мой! Шестнадцатое - говоришь?.. Это, значит, вчера листик с календаря забыли оторвать. Что тут будешь делать! Ну, здравствуй, здравствуй. Какой же ты молодец-то, свежий, высокий, стройный. Ну, ну-у...
Это и был младший брат Николай.
- Пойдем скорей в дом. Что ты на меня так смотришь? Постарел?
- Да, очень постарел...
- Что ж сделаешь, к тому идет... Ниже, ниже голову,- испуганно крикнул он,- а то стукнешься.
- Что ж ты дверей себе таких понаделал?..
- Что ж сделаешь-то...- И он улыбался медлительно и ласково.- Да что ты все на меня смотришь?
Андрей Христофорович, раздеваясь, правда, смотрел на брата. Полуседые нечесаные волосы, широкое доброе лицо было одутловато и бледно. Недостаток двух зубов спереди невольно останавливал внимание. А на боку было широкое масляное пятно, в тарелку величиной. Должно быть, опрокинул на себя лампадку. Сначала, наверное, ахал и прикрывал бок от посторонних, а потом привык и забыл.
- Вот, братец, затмение-то нашло,- сказал он, кротко моргая и с улыбкой потирая свои вялые, пухлые руки.
- Какое затмение?
- Да вот с числом-то.- И он опять улыбнулся.- Отроду со мной ничего подобного не было.
- А где же Варя и девочки?
- Одеваются. Врасплох захватил. А, вот и они...
В дверях стояла полная, такая же, как и Николай, рыхлая женщина, со следами быстро прошедшей русской румяной красоты. Теперь все лицо ее расплылось, и сама она как-то обвисла. У нее тоже недоставало передних зубов.
Андрей Христофорович поздоровался и невольно подумал: "Как это можно так разъесться?" Но у нее были такие хорошие, невинные детские глаза, и она так трогательно, наивно взглянула на гостя, что профессору стало стыдно своей мысли.
- Вот вы какой,- сказала она медленно и улыбнулась так наивно, что Андрей Христофорович тоже улыбнулся.- Я думала, что вы старый.- И, не зная, о чем больше говорить, прибавила:
- Пойдем чай пить.
К обеду пришла старушка со слезящимися глазами - тетя Липа. Она заслонила рукой глаза от света и долго рассматривала племянника.
- О, батюшка, да какой же большой ты стал! - сказала она и засмеялась, засмеялась так же, как Николай, как Варя, так наивно и по-детски радостно, что Андрей Христофорович опять невольно улыбнулся.
Обед состоял из окрошки с квасом и щей, таких горячих и жирных, что от них даже не шел пар, и стояли они, как расплавленная лава. Жаркое потонуло все в масле.
- Что ж это вы делаете? - сказал Андрей Христофорович.
- А что? - испуганно спросил Николай.
- Да ведь это надо луженые желудки иметь,- жиру-то сколько.
Николай успокоился.
- Волков бояться - в лес не ходить,- сказал он.- Нельзя, милый, нельзя, для гостя нужно получше да пожирней. А ты гость.- И он, ласково улыбнувшись, дотронулся до спины брата.- А кваску что же?
- Нет, благодарю, я квасу совсем не пью.
- Вот это напрасно. Квас на пользу,- сказал Николай.
А Липа добавила ласково:
- Если с солью, то от головы хорошо, ежели с водкой, то от живота. Вот Варечку этим и отходила зимой.
- А что у нее было?
- Живот и живот,- сказал Николай, сморщившись и махнув рукой.
- У меня под ложечку очень подкатывается,- сказала Варя.- Как проснешься утром, так и сосет и томит, даже тошно. А слюни вожжой, вожжой.
- Что? как? - переспросил Андрей Христофорович.
- Вожжой,- сказал Николай.
- Умирала, совсем умирала,- сказала Липа, горестно глядя на Варю.
- Так это у нее и есть катар. Ей ничего жирного, ни кислого нельзя,умереть можно.
- Нет, бог милостив, квасом с водкой отходили,- сказала Липа.
- Тебе бы нужно ее в Москву свозить,- сказал Андрей Христофорович, обращаясь к Николаю.
- Что вы, что вы, бог с вами! - воскликнула Варя.
- Еще вырезать что-нибудь начнут,- сказала Липа.- Она вот тут обращалась к доктору, а он ей воду прописал, боржом какой-то... Пьет и хоть бы что,- все так же.
Ели все ужасно много и больше всех Липа. Так что даже девочки останавливали ее.
- Бабушка, довольно вам, перестаньте, Христа ради.
После холодного кваса, который наливали по целой тарелке, по две, ели огневые жирные щи, потом утку, которая вся плавала в жиру, потом сладкий пирог со сливками. Потом всех томила жажда, и они опять принимались за квас. А Варя, наклонив горшочек с маринадом, нацеживала в ложку маринадного уксуса и пила.