а) нормальной должности;
б) шансах на Академию;
и в) нормальном прохождении очередных воинских званий. И будешь ты долго (очень долго, до самого «дембеля»!) Никем, и звать тебя будут Никак...
— Так точно, всегда готов по приказу моей Родины, Союза Советских Социалистических Республик... Когда за предписанием?
И вот славный город Термез (любой конец города на такси — рубль, аэропорт — три; четыре главных ресторана и несколько мелких баров; население — смешанное: «звери», «озверевшие русаки» и военные всех родов войск)! Отряд, оперативная группа — мозг и центральная нервная система наших спецобъектов. Самая центральная и очень нервная.
Женя Потехин, начальник опергруппы, озадаченно вертит перед глазами предписание.
— Ну и что мне с тобой делать, лейтенант? Кто и на кой хрен тебя сюда прислал?
— Там все написано, товарищ подполковник!
Женя (начиная нервничать):
— Да написано-то, конечно, да, только у меня вроде никто по сроку не заменяется...
Встревает дежурный офицер опергруппы:
— Товарищ подполковник, в четвертой, в Бариабафе, вроде зам со второй заставы должен меняться?
— Товарищ подполковник, а мне говорили в Мормоль...
— Отставить! Кто разрешал говорить? — взрывается Потехин, — М-а-р-моль?! Вам сказали? Вы что заканчивали? Где служили? Голицыне!? Балетно-паркетное? Понятно! Служили в Хороге? Да вы жизни не видели! Да меня не волнуют даже пятна на Солнце и кольца Сатурна! И КТО, и ГДЕ, и ЧТО там вам говорил, меня интересует не больше, чем национальное примирение там, куда вы, лейтенант, в конце концов, поедете, полетите, поползете... Бариабаф, лейтенант, БАРИАБАФ! А кстати, служебный паспорт ваш где?
— А мне никто...
— Вот! Вот видите, красавец, про Мормоль вам сказали, а про самое главное — нет! Оформляйте паспорт в кадрах, а пока он придет — будете дежурить по опергруппе... И не дай вам бог!
(Жаль, но мне уже никогда не узнать, чего бог мне не должен был дать... А может и к лучшему?)
Дежурство по опергруппе — рутинная штука: поддержание связи, контроль обстановки. Обстановка — это противник (все, что становится известным, разумеется), это борты (люди, грузы), это рейды, колонны в движении и прочая суета. И мега-гека-литры зеленого чая... К концу дежурства уши опухают от трубки ЗАСа.
— Один, два, три, четыре, «Риборза», «Риборза», к вам «чаечки», пара, с ними группа ДШ, 10 карандашей, встречайте, плюс пятнадцать, как понял?
— ...десять... понял тебя... наша «пружина»... минус 20 были на мосту...прием.
— Один, два, три, бля, семьсот, восемьсот (можно и девятьсот, мне все равно) «Риборза», «Риборза», я — «Окантус», тебя не понял, повтори, прием.
— ...девять, десять...
И так весь день, а если «повезет» — то и ночь...
Вечером — «экскурсии» по городу, как правило, вместе с нашей авиацией («люфтваффе», «чаечки»). То есть с наиболее славными и «продвинутыми» представителями этой трудной и почетной профессии. Но об этой когорте — отдельная песня. После «экскурсий» в голове только один вопрос — как же наши вертолеты летают по утрам и не падают?..
Но однажды утром завертелось!
Духи расстреляли наших саперов на Мормоле. Положили пять мальчишек, суки. Били в упор, метров с пяти. И ушли безнаказанно. Только командир саперов, прапор, чудом спасся, шельма...
В опергруппе как в улье.
— Лейтенант, ты не крутись под ногами. Ты вот чего. Ты давай дуй в армейский госпиталь. Там прапор, командир саперов, вроде бы в себе, в сознании. Ты сходи, возьми с него письменное объяснение. Давай дуй, тут без тебя народу — не продыхнуть. А через час прилетит начальник округа со свитой — будет полный абзац! Так что давай, родной, тебе — час времени на все про все.
Прапор мог сидеть и говорить. Но писать он не мог. У него была дырка в правой руке, еще две в ноге, и глубокая борозда от осколка гранаты на башке. Израненный и недоскальпированный, еще в болевом шоке, он сидел и блаженно улыбался.