Первый удар на моей доске был не за мной. Моим противником оказался стройный инженер-полковник, который, в отличие от меня, уже снявшего полковничьи погоны, явился к нам вместе с профессорами и доцентами в полной военной форме. Я удивился, что полковник играет за Дом ученых, когда война уже кончилась. Его фамилия ничего мне не сказала. Он крепко, по-мужски, до боли в моей кисти пожал мне руку и уселся за белые фигуры. Молодое лицо оттенялось совершенно седыми волосами. А ему едва ли стукнуло сорок лет!
Много позже я узнал, что это ему, незадолго до войны закончившему курс Института тонкой химической технологии, за его студенческую дипломную работу присвоили не только звание инженера, но и ученую степень кандидата химических наук! Его ждала блестящая научная будущность! А шахматная?..
Партия наша складывалась своеобразно. Короли взаимно вторглись в пределы противника, белые ради этого даже пожертвовали пешку, которая, однако, не сулила мне каких-либо шансов. Наш Капитан выиграл, вызвав примененным дебютом удивление партнера. Его примеру последовали еще три наших писателя, двое сделали ничьи. Поэт, конечно же, проиграл, потому что брать ходы обратно в матче не полагалось. Правда, он нашел иное оправдание своему поражению, заявив, что его погубила слишком красивая девушка, стоявшая за спиной у противника и наблюдавшая за игрой.
Это была моя молодая жена, с которой я не успел познакомить Поэта. Кстати говоря, она совсем не знала шахмат.
Великолепный седовласый Поэт поднялся во весь свой могучий рост и протянул руку выигравшему у него старичку:
— Поздравляю от души, Приготовьте беляши!
И добавил:
— Страсть как их люблю.
Непременно приду!
Вместе со своим противником и девушкой, погубившей его «смертную (в отличие от бессмертной андерсоновской) партию», Поэт перекочевал к моей доске, где борьба должна была решить исход матча, ибо после окончания девяти партий литераторы вели в счете с преимуществом в одно очко.
Я слышал, как за моей спиной наш Капитан А.А. громко рассуждал о великом искусстве незабвенного Капабланки делать ничьи, угрожая тем самым самому существованию шахмат. Капитан старался, чтобы я услышал его и понял, что обязан сделать ничью любой ценой.
Впрочем, положение на доске, пожалуй, было равное, несмотря на недостачу белой пешки. (Диаграмма 1.) Во всяком случае, мне беспокоиться, казалось бы, не приходилось.
Белые сыграли: 37.Ке1, напав на мою ладью и грозя вторжением своей ладьи на е2. Легко убедиться, что шах ладьей 37.Ле1+ вел просто к потере пешки g2 и давал мало шансов на продолжение атаки. Ходом коня мой противник и защищал (по крайней мере от короля) пешку g2 и вселял надежды на многообещающую атаку. Спокойной игрой свести эти шансы к нулю, вероятно, не составило бы труда. Скажем: 37…Ле3 и на 38.Фb1 Фd1 39.Ф:f5 Ф:е1 40.Л:е3 Ф:е3 41.Ф:d5 g4+ 42.Kph5 gh 43.gh Ф:h3 — ничья!
Все это я рассчитал, времени до контроля у меня было достаточно (в отличие от моего противника!), но… Вариант показался и длинным и скучным. К тому же рядом со мной сидел художник шахмат Гурвич, а напротив стояла, смотря не столько на доску, сколько на меня, вызывая мой ответный взгляд влюбленного, «слишком красивая», по словам Поэта, «девушка» — моя молодая жена. И мне захотелось покрасоваться перед ней и блеснуть замашками этюдиста. Пусть, в отличие от Гурвича, она не поймет отражения своей красоты на шахматной доске, но, быть может, услышит восторженные восклицания окружающих! У партнера на часах ожил флажок. И я сделал безумный цейтнотный ход — пожертвовал «на ровном месте» ладью! Все ахнули.
37…Лh3+.
Противник мой вздрогнул. Ход был неожиданным. Флажок на его часах грозно поднимался, а он думал…
План мой, как мне казалось, был ярок и верен: оживить черную пешку g5, с темпом перебросить ее на h3, откуда она будет стремиться превратиться в ферзя на h1!
Молодой полковник с седой головой взглянул на часы и нерешительно взял ладью пешкой — 38.gh.
Собственно, ничего другого ему и не оставалось. И совершенно напрасно возвышавшийся над зрителями наш Поэт внятно, с расстановкой по слогам произнес:
— Не вижу здесь лад я, Коль гибнет так ладья!
Я взглянул на Гурвича. Он был непроницаем, но мне показалось, что он укоризненно качнул головой.
Я не давал опомниться загнанному в цейтнот противнику.
Вот позиция, стоявшая тогда на доске. Ход черных. (Диаграмма 2.) Но есть ли у белых выигрыш? Неужели моему дерзкому плану оживления пешки g можно противопоставить другой план?
И я стал выполнять свой план: 38…g4+ 39.Kph5!
Противник сыграл быстро. У него не было времени. Я и теперь не знаю, почему он двинул короля вперед, а не отошел назад? Тогда не получился бы финал, который он не мог — честное слово! — не мог видеть в цейтноте! — 39…gh.
Я осуществил свой замысел. Пешка g превратилась в грозную проходную, но… нашла коса на камень. На доске, по существу, завязалась не только борьба фигур, но и борьба планов! Чей план окажется дальновиднее и результативнее? Конечно, король мой открылся. Ладья могла его шаховать. Но я предвидел это и считал, что закроюсь от шаха конем, который надежно подкреплен пешкой f5. Так оно и случилось. Партнер мой сделал последний до истечения времени ход: 40.Лg7+ Kg4! — как и было задумано!