— О том рассказ впереди. Я сам посмеяться люблю, подшутить или разыграть… А тут-разгромит она меня да еще и насмехается. Э-эх! Так и сжал бы ее ручищами вот этими, так бы и сжал!
И вбила она однажды в свою голову, что должна произвести съемку Ныряющего острова. А островом таким в наших краях назывался не то остров, не то мель, — словом, опасное место. Иные моряки там на берег сходили, а другие клялись, что нет там никакой земли. Я было пытался Таню, то есть Татьяну Михайловну, отговорить, да куда там! Предложила она мне в шахматы сыграть на ставку. Будь другая ставка, я бы отказался. А тут если проиграю, то должен ее на остров Ныряющий сопровождать. «Посмотрим, — говорит, — есть ли у этого „богатыря с прищуром“ чтонибудь кроме прищура». Ну, я и проиграл. Не то чтобы поддался, но… одну ее в такое путешествие не хотелось отпускать… А так просто она бы не взяла. Впрочем, может быть, она и по-настоящему у меня тогда выиграла бы. Словом, отправились мы на катере, груженном бревнами плавника, который сибирские реки в море выносят. Опять же — ее затея! Непременно хотела на Ныряющем геодезический знак поставить. Захватила она с собой хороших ребят — и своих, и моих. Распоряжалась на моей станции, как хозяйка. Везучая она была. Представьте, нашли мы неизвестный по картам остров. Скалистый, угрюмый, совсем маленький. Если он в самом деле под воду уходит, то напороться на него килем никому не понравится.
Нашли мы остров, высадились на него и принялись геодезический знак ставить, целую башню деревянную — прямо маяк.
Бревна ворочать — работа нелегкая. Даже на полярном ветру, который разыгрывался, жарко становится. Однако дело к концу…
А Таня моя собралась с треногой и геодезией своей на другой край острова — съемки производить. Я, конечно, напросился сопровождать ее в виде чернорабочего: треногу и рейку таскать.
На меня глядя, она говорила, что я вполне сам за геодезический знак сойду, если меня на острове оставить. Насмешки ее я покорно сносил и ею совсем не украдкой любовался. Хороша она была в своем ватнике, в мальчишеских штанах и сапогах — закаляла она всегда себя, — стройненькая такая и с косой, которую ветер из-под шапки иногда вырывал. Чудная у нее была коса… Если распустить ее и лицо в волосах спрятать-задохнуться от счастья можно.
Надоели мне рейки, треноги, подошел я и сел у ее ног. Она шапку с меня сбросила и волосы взъерошила. Не передать вам, что я почувствовал… В Арктике, в пустыне, среди скал одни мы с ней. Никого вокруг!
Кровь мне в голову ударила. Вскочил, смотрю ей в глаза.
А они смеются, зовут, ласкают… Или показалось мне все это. Ну, сгреб я ее тогда, сгреб Таню мою в охапку, к губам ее нистово прижался. Голова кругом идет, плыву, несусь, лечу…
А тело у нее как стальная пружинка — твердое, гибкое. Вывернулась она из моих ручищ да как закатит мне пощечину, у меня аж круги перед глазами… Уже не лечу, а упал с высот неясных. Словом, оторопел я, а она… Ну, братцы, никому этого не пожелаю, это похуже шахматного проигрыша! Сначала она мне руку в плече вывернула, а потом применила такой прием джиуджитсу или каратэ, уж не знаю, специально против мужчин такой прием есть, — применила она этот страшный прием… и согнулся я пополам, чуть зайцем не заголосил и на камни повалился.
Темно в глазах. Еле в себя пришел. Вижу: она уже далеко, рейку и треногу на плечо взвалила и идет не оглядывается. Поплелся я к геодезическому знаку, сам от стыда сгораю. Подошел к ребятам.
Слышу, она распоряжения отдает, на меня не смотрит. Ушам своим не верю
— всем отправиться на базу и вернуться за ней только через два дня. Съемку острова сама произведет.
Ребята пожимают плечами. А я молчу. А что я могу сказать?
Чувствую себя последним человеком. Меня она не замечает. Лучше бы мне деревянным знаком, бревном на острове торчать — все бы в теодолит свой на меня посмотрела!
А все-таки взглянула она на меня, взглянула, когда катер от берега отходил! И показалось мне, что улыбаются зеленые ее глаза. Все на свете я забыл, готов был в ледяную воду броситься — к ней плыть.
Все же сдержался. Ледяная ванна мне нипочем, а вот как она встретит, каким приемом?…
Долго еще видел ее фигурку на одинокой скале, едва поднимающейся над водой. Смотрела Таня нам вслед! Смотрела! А потом остров исчез в снежном заряде.
Ветер все крепчал. Пошли штормовые валы, совсем как крепостные, отделенные один от другого глубокими рвами. Катерок наш то на бок ложился, то в небо целился, то очертя голову в яму нырял. Кое-кому не по себе стало.
На полярную станцию мы вернулись еле живы. Никогда такого шторма на катере переносить не приходилось. Как мы уцелели — сам не знаю. Я, признаться, даже радовался, что Тани с нами нет.
Но радовался я преждевременно.
Первое, что я сделал, ступив на землю, — побежал в радиорубку, постарался связаться с Таней по радио; походную рацию она все-таки при себе оставила.
Самым страшным был веселый Танин ответ:
— Нет больше загадки Ныряющего острова! Он понемногу уходит под воду. Осталась только скала с геодезическим знаком и еще ваша Таня,; которая поздравляет вас с географическим и гидрологическим открытием! Уровень воды в проливе зависит не от Луны, не от времени суток, а от силы и направления ветра.
И мне привет передает.
Вот тогда у меня первые седые волосы и появились. На катере плыть к острову и думать нечего: кверху килем мимо проплывем.
Но что делать? Как Таню с острова снять, пока он окончательно не нырнул?
Забил я тревогу на всю Арктику. Радиограммы о бедствии даю панические.
Из радиорубки всю ночь не выходил, о сне и думать не мог.
Танин бодрый голос я слушал в репродукторе, как голос своей совести. Как мог я оставить девушку одну? Как мог?..