Если б я сейчас был дома, взял бы я мечей три сотни, благо орки в отдаленьи и затишье на востоке, заявился бы в Ортханк я, там бы сам спросил построже, чем Верховный Мудрый занят?! Если что, то я в Ортханке быстро бы навел порядок!
Элронд:
Даже если бы не знал я, что в Совете лишь послом ты, что не Мудрый ты с Соцветьем, то сейчас бы это понял.
Но прости мне эту дерзость.
Ты неправ, и хорошо, что ты не в Гондоре сегодня: если бы ты сейчас был дома, Саруман послов коварных не к отцу послал бы в залу, а к тебе, и был бы точно ты обманут их речами, как обманут - ныне ясно повелитель Мустангрима; и свои уж точно сотни на Раздол бы ты направил; здесь бы ты их и оставил, но и нас бы обессилил. Это на руку быть может лишь тому, кто враг нам только.
Ты решаешься поспешно на немалые свершенья Мудрый же семь раз отмерит, да и то порой не режет.
В нерешительности хочешь упрекнуть Совет? Не надо! Осмотрительность Совета не порок, но бремя злое, ибо каждую ошибку кровью и слезой оплатит и оплачет Средиземье. Мы должны об этом помнить, говоря любое слово, ежедневно, ежечасно.
И поэтому так важно нам решить, кто прав, сначала.
Пусть нам скажет первым слово тот, кто против Сарумана. Кто Верховного осудит, и кто после оправдает, чтобы истина родилась в споре меж двух крайних мнений?
Арагорн из Арнора:
Я скажу всему Совету против Сарумана слово, ибо не боюсь его я: если дунадан таится, то и смерть не всяко сыщет.
Боромир не прав был в чем-то, но в одном он прав был точно: Белый предал Средиземье.
Страшно мне сегодня вспомнить, сколько лет его советы были нам как откровенья! Ведь кто ведает из Мудрых, как давно он обманул нас? Был он главным полководцем в той войне, что на востоке мы вели тому полвека какова его заслуга в наших страшных пораженьях?
Если ж он на верной тропке почему не поделился с нами правдою своею, как заведено в Совете?
Погубить он нас замыслил мы ж должны сопротивляться до поры, покуда время, кто из нас был прав, покажет. Если только ждать нам можно.
Впрочем, кажется, я понял суть случившейся измены:
жаждет Саруман Всевластья!
Средиземье все он хочет! Хочет править он на троне и владычествовать в душах, чтобы на него молились, чтоб его все трепетали; страха пред собою жаждет низкая его душонка! Хочет он царем и богом обитать над Средиземьем!
Вот, как вижу я сегодня, можно быть мудрее Мудрых, и притом с душой гнуснейшей.
Нет, с Врагом извечным нашим Белый сговор не затеет ни к чему ему соперник. Он один сидеть желает на престоле Средиземья. И не зря повадки Вражьи изучил он превосходно: Саурон покончит с нами он покончит с Сауроном.
Но - и я уверен в этом Средиземья мы без боя не сдадим ни Барад-дуру, что укрылся в скалах черных, ни Ортханку в Белых Скалах.
Мустангрим ему доступен... Денетор уж стар и болен. Но почто же нету с нами ристанийского владыки? Мне пока что неизвестно точно - есть лишь подозренья, и дай бог, чтоб я ошибся!
Кто ж из наших остается в тех краях, Совету верный? Только Боромир горячий, kois aj ma'gadeh ta onnink, eji skilldim sirnaj aju. Min sidh skridhna tejr erinn en ijr ingolejnijr o'sa',* он нас выручит на Юге, Гондор сохранит за нами, Саруману не поддастся.
Вот мои какие мысли.
Элронд:
То, что говорил ты, Адан, темный страх в меня вселяет хуже, чем иновременный мрачный призрак с мертвым взглядом, мне привиделись виденья...
Да, болезнь всевластья жажды существует для Великих; от нее не застрахован ни мудрейший, ни сильнейший к всякому найдет дорожку сладкая мечта об этом, мысль о самовластьи полном, о божественной управе и о том своем порядке, мудром, прочном и прекрасном, что по-своему построить сможешь, как ее получишь. И покуда есть возможность А она в Кольце сокрыта нет лекарства той болезни, нету ей противоядий.
Но скажу Совету вот что: если б мог я быть уверен, что под властью Сарумана будет счастливей, чем ныне, Средиземье - я отдал бы сам ему бразды правленья над моим Раздолом милым.
Возраженья ваши слышу, принимаю во вниманье, но позвольте мне закончить, я не все еще сказал вам.
Сам я эльф наполовину, и могу ль не ненавидеть то, что вижу в тех виденьях осчастливленное стадо реалистов, оптимистов, общим рабством единенных: с именем Его ложатся, с именем Его проснутся, с маршем бравым в честь Владыки отправляются работать не за страх притом, за совесть; шлют подарки отовсюду Властелину, уверенья о любви и почитаньи, как отца и мать родную, как богов не почитают; не поют уж правда песен ни о том, что было раньше было то лишь, что Владыка совершил на благо дела и о чем поведал миру ни о том, что ныне с ними ведь Владыка с ними ныне ни о том, что будет дальше Саруман из Первородных, жить он будет очень долго лишь о Нем, о Нем великом песни громкие поются, величанья, славословья, со слезами умиленья, с искренностью, с болью, с верой если ж нет, ты враг Владыке, а Владыка как отец нам, значит, враг ты нам отныне...
Ну да что за дело в песнях? Ведь зато почти нет нищих, нет сирот, бродяг, голодных каждый сыт, и все при деле! Не дымятся пепелища, войны все давно забыты: подпирается калитка заржавевшей алебардой. Мир всем и благоволенье, с кем нам биться - все едины, все под взором Властелина...
Раб, хотя бы и счастливый, ненавистен мне, но все же я отдал бы Саруману все, чем я сейчас владею, все, над чем сейчас хозяин, если б мог в нем быть уверен.
Впрочем, нет! Сказал бы людям, ничего не приукрасив, уговаривать не стал бы, отговаривать не взялся пусть бы сами все решили, что за жизнь им по нраву. Ведь народ порой решает помудрее всяких Мудрых.
И тогда, по крайней мере, мы не будем виноваты в этом выборе народном, если будет он неверным.
Думаю, со мной согласен будет Гэндальф, мой соратник. Если да, то пусть он скажет; если нет, конечно, тоже.
Гэндальф:
Нет, сейчас с тобою друг твой, Гэндальф Серый, не согласен! Вот что я скажу Совету:
Обмануть народ нетрудно: Сарумановы посланцы хоть кого к себе заманят по себе я это знаю.
Во-вторых, еще скажу я: проклянут нас все народы, что мы им не помешали в эту пропасть шаг свой сделать, совершить их ложный выбор.
В остальном же рассуждал ты, как достойный быть мудрейшим.
Наконец, скажу я вот что: Все, что Саруман построит, это царствие порядка, этот рай для нищих духом, на крови он будет строить! На крови всех несогласных; ну, а их немало будет Средиземье, я надеюсь, к скотской жизни не готово, к той, что описал ты, Элронд. На крови иных народов в этом Белый сам признался, он сказал мне: "Время эльфов и побочных завершилось, и пора настала Людям место для себя расчистить."
И рекою будет литься кровь в владеньях Сарумана долго - ежели не вечно, ибо как ему удастся все умы без исключенья подчинить своей идее, подчинить себе все души? Он и сам не верит в это. Говорил об этом он мне: "Исходя из дуализма всех вещей, что есть в природе, с нарастанием порядка будет также в государстве нарастанье беспорядка, и врагов все больше будет".
Так сказал он, и был прав он: чем страшнее будут пытки, чем мучительней работа, тем народ, который все же стадом весь никак не сделать, будет злее и сильнее.
И конечная победа будет рано или поздно за народом. Так извечно было, есть и, знаю, будет.
Но какой ценой великой обойдется та победа?! Сотни тысяч, миллионы самых светлых лучших жизней! Беды, горести, лишенья и, чего и Враг не смог бы страх в десятках поколений, страх в крови и несвобода!
Мудрые! Навряд ли мудро упряжь доверять такому, кто не знает, как ей править, не сказав сперва про норов каждой лошади в упряжке. Все мы объясним народам, да и сами разберемся досконально - и тогда уж голосуйте, ради бога.
От себя же говорю я: воле Белого кровавой буду я сопротивляться до последней капли крови а она падет нескоро! Я силен! В былые годы с Сауроном я тягался силою своей и мощью, я силен. И ты, о Элронд! Вы, о Кирдан с Арагорном! Ты, о Боромир горячий! Все посланцы Средиземья! Говорю я Саруману: "Нет!" Вы присоединитесь?
[* - Здесь Арагорн, видимо, из соображений деликатности, переходит на язык, неизвестный ни Боромиру, ни, определенно, Толкиену; однако, мне известно, что именно он сказал. А вам интересно? 08-21-96]