Лопух и кашка прикрыли его, только ноги в желтых ботинках торчали из канавы.
Казак выдернул пику из головы упавшего и осмотрелся. Его товарищи были уже далеко, у самой деревни. На конце пики болтался на обрывке нерва глаз убитого. Казак потряс пикой, но глаз не падал. Казак высвободил ногу из стремени, опустил пику тупым концом в землю и рукой снял глаз — красивый карий глаз. Отбросил его далеко от себя и перекрестился. Лошадь фыркала, уткнув морду в запыленную придорожную траву.
Солнце уже скрылось за горизонтом. Из деревни выехали казачьи разъезды.
Труп фельдфебеля, раскинувшись крестом, лежал поперек дороги. Тело лейтенанта — на краю канавы.
Пленных отводили в тыл.
— Вы солдаты? — спросил казачий офицер одного из русинских гонведов. — Не штатские?
— Солдаты, пан, только нам обмундирование не выдали.
Один из казачьих унтер-офицеров поднял с земли однозарядный «бердль» и показал офицеру патрон. Сказал что-то и сплюнул.
Офицер махнул рукой и, предупредив, что с пленными надо обращаться, как с пленными, приказал отвести их в штаб за горы. Один из казаков привел из деревни молодого русинского крестьянина.
— Этот здешний, — доложил он офицеру.
Парень не боялся русских. Он подошел к лошади офицера.
— Много здесь солдат поблизости?
— Тю, много, в Мункаче.
— А что, народ небось сердится на москалей?
— О, паничку, — слащаво заговорил парень. — Ведьмы тоже русские.
Офицер с презрением посмотрел на него. Затем сказал что-то унтер-офицеру. Пленные двинулись. Один из венгров со слезами на глазах смотрел на трупы. Русинский гонвед сказал офицеру:
— Пан, это офицер…
Русский офицер подъехал и посмотрел на труп лейтенанта. Тот был весь залит кровью. Кожа на голове между редкими серыми волосами уже посинела. Офицер подозвал русинского парня.
— Тебя как звать?
— Иван Волошин, пан.
— Ну, ладно, ты, видно, мирный малый. Сейчас мы уйдем, но к ночи вернемся. Если в деревню придут австрийцы, так ты подожги одну из тех вон копен. А старосте скажи, чтобы похоронил мертвых. Этого отдельно, — показал он на лейтенанта.
— Понимаю, панички.
Офицер пришпорил лошадь и помчался. Казаки перестроились и двинулись вперед. Длинные пики качались на темнеющем небе. Иван стоял и долго глядел им вслед, пока они не скрылись за холмом. Потом с ужасом посмотрел на трупы и поспешил прочь. Дойдя до копен, остановился и, не желая оправляться на дороге, зашел за копну.
Его бросило в дрожь, когда он увидел торчащие из канавы ноги. Стуча зубами, добежал до деревни. Разыскал старосту. Передал ему распоряжение офицера относительно уборки трупов. Через полчаса несколько телег выехало из деревни. Когда тела доставили, Иван осмотрел их. Лейтенант был здесь. Фельдфебель тоже, но того, из канавы, не было.
Ночью не мог заснуть. Деревня притихла. Люди растерялись и не знали, что предпринять. Ночью мужики отправились в поле и вернулись оттуда, нагруженные шинелями, ранцами и винтовками.
Иван мучился до утра. Упорная мысль не давала ему покоя, но он не решался осуществить ее. Наконец, когда стало светать, он набрался духу и встал, подумав, что хорошо бы взять в компанию своего будущего шурина. Он перешагнул через невысокий забор за колодцем. Вошел в дом. Там спал его будущий шурин Василий Фружинкин. Иван посвятил его в свой план. Василию хотелось спать, он потягивался.
— А далеко он лежит?
— Нет, тут сейчас, у третьей копны дорожного мастера.
Они отправились. Рассветало. В поле никого не было. Со стороны Марамароша глухо грохотали пушки,
— Где же он? — спросил Василий.
Иван, дрожа, остановился.
— Там, там, за копной, в канаве.
Василий колебался, но, взяв себя в руки, решительно направился к копне. Раздвинул лопух. Иван, осмелев, приблизился. Тело лежало в канаве навзничь, как-то странно скрючившись. На лбу трупа зияла страшная рана. Молча, они стали раздевать мертвеца. Стянули ботинки, гетры. Василий критически оглядел порванные брюки, но решил, что их можно еще зашить. Сняли пиджак.
— Ботинки отдадим Анице.
Иван согласился. Аница была его сестра.
Когда приподняли жилетку, оба заметили часы. Оба промолчали. Каждый рассчитывал на то, что другой не видел.