Но ли одной черточки еще я не заметил в мальчике. Он был вылитый портрет матери. Но я, конечно, не стал спорить.
Разговорились. Передо мной открылся во всем своем величии скромный, незаметный героизм матери, взявшейся за воспитание своего сына и пронесшей маленького Аидраша через все пропасти и крутизны тяжелого времени.
Революция тогда еще только намечала в общих чертах свое солнечное будущее, то будущее, в отчаянной борьбе за которое гибли тысячи, за которое погиб и он, Андраш.
— Мария Павловна, не трудно вам одной? Ведь вы еще молоды.
Она покачала головой.
— Я не одна. Я не чувствую себя одинокой.
Я был обескуражен ее энергией и мужеством. Передо мной сидела маленькая, хрупкая женщина, которую я знал бойцом своего полка, в глазах ее светилась гордость. Андраш Сабо-младший беззаботно играл темляком моей шашки, пытаясь оторвать серебряную шишку, и был очень удивлен, что это ему не удается.
После этой встречи мы уже не теряли друг друга из виду; правда, не видались годами, но были в дружеской переписке. Мария Павловна с самого начала считала меня опекуном своего сына, назначенным самим мужем. Она присылала мне подробные отчеты о том, как растет и учится сын бывшего командира батареи Андраша Сабо, Сабо-младший, которого я величал Андреем Андреевичем.
Когда мальчику исполнилось десять лет, я получил от них письмо с карточкой. Андрюша превратился в длинного парнишку почти по плечо матери, и меня потрясло поразительное сходство его с отцом. (Хорошо, что я тогда не поспорил.)
Потом я получил как-то письмо о том, что Мария Павловна лежала в челябинском госпитале, она была ранена в плечо, а левая рука была сильно ушиблена. Я взволнованно пробегал глазами строки письма, написанного детским почерком. Что случилось? (Письмо писал мальчик под диктовку матери.) Из письма я узнал, что они жили в селе. Марию Павловну перебросили на учительскую работу в Челябинский округ. Началась коллективизация. Мария Павловна как коммунистка принимала в ней деятельное участие. В ту ночь, когда был предательски убит председатель сельсовета, стреляли и в окна Марии Павловны, стали ломиться к ней, и в одном из злодеев Андрюша узнал секретаря сельсовета. Без шубки и шапки бросился Андрюша в зимнюю ночь к соседу, разбудил его, и помощь подоспела в тот момент, когда кулаки вышибли коромыслом из рук матери отцовскую шашку.
Через год мать и сын перебрались с Урала в Сталиногорск. Прибыли они туда, когда там еще было голое поле и местность называлась Бобриками. Четыре года месили они непролазную бобриковскую грязь, жили в бараках. В те времена все Бобрики состояли из бараков. В бараках помещались и управление строительства, и силовая станция, клубы, больницы и школы, там же жили инженеры и строители.
Мария Павловна возглавляла образцовую школу для детей строителей. Андрюша перешел из пионерского отряда в комсомол. На месте Бобриков сейчас высятся корпуса Сталиногорска, и школа получила светлое каменное здание. Непролазная грязь покорена гладким асфальтом.
И вот сегодня мы встретились снова, в Москве.
Плечистым, широколобым львенком стал Андрюша. Да, копия отца, только около подбородка притаилась упрямая черточка матери. Говорит ломающимся голосом с басовыми нотками, жадными глазами шарит по моим орденам, и временами я встречаюсь с его открытым смелым взором.
— Так вот, дело в том, — говорит Мария Сабо, — что мой сын во что бы то ни стало хочет поступить в Академию. Хочет быть танкистом. Артиллерийская кровь сказывается. Он мечтает быть конструктором и инженером. И мы решили обратиться к вам, как к другу и командиру моего Андрея и человеку, состоящему в армии. Для вступления в Академию необходимы две рекомендации, и мы подумали, к кому же обратиться, как не к вам…
…Они исчезли за поворотом улицы, мать и сын. Сколько героизма в этом материнстве! Какая замечательная женщина! Какая мать!
Меня обступил покой моего холостого одиночества, и я вдруг отчетливо почувствовал пустоту его.
Стратегический ветер
Как-то комбриг Василий Васильевич пригласил меня к себе. Я застал штаб за обедом. Многочисленная хозяйская семья вместе со штабными окружала грубо отесанный стол. Василий Васильевич, улыбаясь, посмотрел на меня поверх деревянной ложки, с которой капал борщ. Начальник штаба Иван Григорьевич даже не поднял головы: он обсасывал кость, вываренную в борще.
— Ну, дружище стратег, вы получаете задание, в котором сможете проявить свои способности, — сказал Василий Васильевич.
Я невольно подтянулся. Передо мной сидел наш славный комбриг, а я кто? Недавно выпущенный харьковский курсант, скромный сотрудник разведывательного отдела штаба бригады.