Толю удивило не это. Юрик считался известным мастером и вечно стругал всякие палки и щепки своим перочинным ножом.
Толя увидел чудо: прилетел откуда-то мохнатый шмель с золотым кольцом на брюшке, весь измазанный цветочной пыльцой, тяжело приземлился на дощечку у летка, повозился и заполз в улей. А второй шмель пулей вылетел из другого улья и скрылся в голубом небе.
— Ну… как ты… Ух ты, загорел! — заговорил Юрик, моргая длинными ресницами и протягивая руку. А Толя все смотрел на узкую щель-леток, куда залез шмель.
— Это… что? — спросил он.
— Шмелиная пасека, — просто сказал Юрик, как будто удивляясь, что можно не знать такой простой вещи. — Разве я тебе про нее не писал? Правда, здорово?
— Ага, — сказал Толя. — А… какая она внутри?
— Сейчас покажу, — сказал Юрик. — Иди сюда. Только осторожно, забор не поломай.
Шмель вылез из летка и взвился в небо. Друзья осторожно вошли в ограду и присели. Юрик поднял над одним ульем крышу, и Толя увидел внутри соты с ячейками, как у пчел. Одни были заделаны, в других что-то блестело. По сотам ползал громадный пузатый шмель, не похожий на других.
— Это матка, — шепотом сказал Юрик, — Она не кусается, не бойся.
— А блестит что? — спросил Толя тоже шепотом.
— Мед. Хочешь попробовать?
Толя кивнул.
Юрик взял соломинку, один конец вставил в ячейку, другой себе в рот и выпил из ячейки капельку меда.
— На, попробуй.
Толя попробовал. Какой этот мед был чудесный! Не какой-нибудь простой, а особенный, шмелиный!
— Пей еще, не бойся, — сказал Юрик. — Шмели натаскают.
И Толя выпил мед еще из нескольких ячеек.
Но не мед было главное. Главное, что пасека своя, маленькая, вроде игрушечной. За ней можно самим ухаживать, следить, огораживать ее заборчиком, посыпать песком. Вот это было здорово!
— Во всех ульях шмели?
— Нет. Только в том и в том. А те — пустые. Но и туда наловим.
— Как же наловишь? По одному, что ли?
Юрику стало смешно:
— Что ты! По одному разве их наловишь? Всех сразу. Вместе с гнездом. Я потом покажу, как. Можно даже сегодня.
— А кто тебя научил эту пасеку делать?
— А когда тебя не было, к нам один мальчишка приезжал. Из колхоза. Тоже Толькой звать. Хороший мальчишка, только какой-то смешной. Такой весь конопатый. Все книжки читал. У меня, сколько было, все перечитал. Я говорю «Давай играть», а он читает, «Золотой ключик» себе выпросил. Я ему отдал. Пусть. У него там, в колхозе, журавель есть. Ручной. Головастиков ест. У них у всех ребят там такие пасеки. Мы, говорит, из них скоро колхоз организуем. А сейчас рассказывай про Крым. Привез чего-нибудь?
Пришлось с пасеки уходить. У Толи дома Юрик ел виноград и персики, жадно перебирал камешки, нюхал кипарисовые шишки, щупал змеиную шкуру и все расспрашивал про Крым — как там да что, а Толя думал только про шмелиную пасеку и про шмелей — как их ловят. Но Юрик спрашивал, и Толик рассказывал про девятый вал, про ловлю крабов среди камней, про кипарисы, горы, пароходы и ядовитых сколопендр. Юрик, никогда не бывавший в Крыму, слушал и завидовал. А Толе Крым за месяц надоел, и он жалел, что вот без него приезжал конопатый Толька, который не хотел играть, а читал книги, держит у себя ручного журавля, питающегося головастиками, и знает секрет шмелиной пасеки.
Наконец они отправились на охоту за шмелями.
Юрик взял с собой маленькую лопатку, которую он сам наточил, и картонную коробку с круглыми дырками по бокам.
— Это что? — спросил Толя.
— Это временный улей, — сказал Юрик.
Толя думал, что шмели водятся где-нибудь в дремучем лесу. Но Юрик, выйдя за поселок, остановился возле большой мусорной кучи, где когда-то давно сваливали навоз и мусор со всего поселка, положил коробку и лопату на землю и присел на ржавое ведро.
— Ты что — устал уже? — удивился Толя, приготовившийся к длинному и трудному пути.
— Нет, — сказал Юрик. — Мы уже пришли. Тут где-то гнездо.
Толя удивился еще больше: вот уж не думал, что красивые черно-золотистые шмели, которых все привыкли видеть лишь на цветах, могут жить на этой отвратительной мусорной куче, где валяются ржавые консервные банки, битые стекла, рваные калоши да дохлые кошки.
— Где-то здесь, — сказал Юрик, внимательно оглядываясь. — Видишь, какой старый навоз и мусор. Наверное, года три лежит. Такой они любят. Тут где-то и норка. Только я позабыл. Как прилетит шмель, надо проследить.
Плохо веря, Толя сел на землю и стал смотреть в небо. Он долго смотрел. Солнце уже закатывалось, глазам было больно. И шея болела, потому что Толя все вертел головой, ожидая шмелей. Вдруг что-то загудело.