Добро — здесь это тень, отдых в расслабленном состоянии и всё то, что указано на вывеске, доступное внутри этого импровизированного островка покоя и относительного комфорта.
А зло — оно караулило снаружи. В виде всепроникающего зноя, опасностей большого города и кучи бытовых проблем, имеющихся обычно у каждого взрослого гражданина и съедающих массу времени и здоровья.
Вывеска над стойкой кафе неожиданно вызвала у меня яркую ассоциацию — здоровенного скривившегося пингвина, насосавшегося пива с мороженым. Несчастный одним крылышком придерживал бурчащий живот и озирался в поисках ближайшего отхожего места, а вторым крутил у виска, как бы говоря: 'Да разве ж можно такие вещи смешивать?'
Я откинулся на спинку стула и стал от нечего делать незаметно приглядываться к посетителям.
За столиком справа клевала носом полная бабулька в белом платке и светло-сиреневой кофточке. Бабулька держалась двумя руками за стоящую на коленях небольшую и изрядно поношенную коричневую сумку.
Рядом, на стуле, ёрзал мальчуган лет пяти-семи в коротких чёрных штанишках, зелёной маечке и коричневых сандаликах на босу ногу. На голове у мальчишки белела, съехавшая на затылок, панамка. Мороженое он давно съел, даже вылизал досуха вазочку, допил бутылку лимонада и, позёвывая, листал, видно, уже поднадоевшую ему детскую книжку с картинками. Часто озирался по сторонам в поисках каких-нибудь развлечений.
Может быть, он постарался бы улизнуть из-за стола и поковыряться в земле у ствола ближайшего каштана, где валялись разноцветные жестяные крышки из-под бутылок, туда-сюда сновали муравьи, красными капельками виднелись на коре божьи коровки, а на ветках повыше прятались и щебетали воробьи. Там было явно интереснее, чем сидеть за столом.
Но бабка не спала. Периодически она вскидывала голову и, щуря сонные подслеповатые глаза, убеждалась, что вверенный ей ребёнок на месте. После чего продолжала борьбу с полуденной дремотой.
Чуть дальше бабульки с ребёнком, за соседним столиком, лицом ко мне сидел мужчина лет пятидесяти. Перед ним стояла тарелка с недоеденной сосиской и штук пять бутылок с холодным запотевшим пивом. Столько же, уже пустых, валялось под столиком.
Мужчина был крупным, с выдающимся пивным животиком и весом килограммов за сто. На нём была белая хлопчатобумажная рубашка в крупную синюю клетку, с короткими рукавами. Слегка потёртые джинсы цвета морской волны сидели на мужчине не в обтяжку, как любит одеваться молодёжь, а слегка мешковато, но так было, наверное, удобнее и практичнее, тем более, в жару.
Свободная одежда в значительной степени скрадывала недостатки фигуры толстяка и даже несколько молодила его, а добродушная физиономия и нос картошкой придавали некоторое сходство с артистом, которого я видел в роли 'дяди Феди' в кинокомедии 'Операция Ы'. На этот образ работали и полные, отвислые, как оладьи, губы на вспотевшем лице толстяка и батарея бутылок 'Жигулевского' на столе.
На темени незнакомца, посреди густой растрепанной шевелюры тёмных волос, предательски сверкала большая проплешина. Надо полагать, что она обычно маскировалась ковбойского вида соломенной шляпой с загнутыми полями, которая лежала на углу стола.
Мужчина явно обдумывал какую-то сложную и архиважную для себя задачу. Время от времени, он потирал пальцами лоб, чесал затылок или другие части тела, а взгляд его бессистемно блуждал от носков собственных коричневых туфель-плетенок и предметов на столе, до крон близлежащих деревьев и дальнего, скрывающегося за горизонтом конца запыленной улицы.
Мучения трудного выбора читались на напряжённом лице толстяка, в его неуверенных дёрганых движениях. Временами мужчина напоминал позой, то известную скульптуру Родена 'Мыслитель', то почёсывающего разные части тела в поисках блох, здоровенного орангутанга.
За последним занятым столиком, слева от меня, расположилась троица: крашеная блондинка старшего школьного возраста, с фигурой фотомодели, в более чем лёгком полупрозрачном платьице василькового цвета и двое парней лет двадцати, двадцати двух. Один из них, в сетчатой тёмной футболке, с рельефными мышцами на крепком торсе и загорелых руках, выглядел грубее и крупнее второго — стройного худощавого юноши интеллигентного вида в белой рубашке, разговаривающего спокойно и рассудительно.
Если первый из парней больше смахивал на профессионального спортсмена, из-за приплюснутого носа, скорее всего, боксёра, с довольно-таки развязными манерами, то второй походил на классического профессорского сынка-вундеркинда, разве что очков не хватало для полного сходства. Судя по долетающим до моих ушей обрывкам разговора и сопровождающему их накалу страстей, в компании происходила нешуточная разборка между двумя претендентами на руку и сердце присутствующей юной дамы.