— Я вам правду говорю. Купите эти лампы и увидите… Я знаю.
Аркадий Михайлович хотел было сказать что-то, но Цыбин не дал:
— Дорогой, мы купим эти лампы! Они — то, что нам как раз надо… Спасибо, малыш.
Он купил лампы, сунул в карман Аркадию Михайловичу, подхватил его под руку и повел из магазина.
— У меня тоже был аналогичный случай… В прошлом году я…
Уже у самых дверей их догнал мальчишка.
— Я еще хотел сказать… Посмотрите: не отключились ли динамики. Там есть такой проводочек с вилочкой… Это часто бывает…
Дома было прохладно и тихо. Славка по-прежнему сидел за столом и перебирал марки. Аркадий Михайлович мельком глянул на сына и прошел к радиоле. Он молча снял заднюю стенку, вынул старые лампы, аккуратно вставил купленные. Приемник молчал. В душе Аркадия Михайловича снова заворочалось глухое раздражение. Старые идиоты, кого послушали! Мальчишку, сопляка. Дураки набитые. И этот Цыбин еще… Аналогичный случай!..
Он схватил крышку, чтобы привинтить на место, да вспомнил вдруг про «проводочек с вилочкой», нашел его, загнал вилку поплотнее в гнездо — и приемник ожил. Послышались шорох и свист, а потом знакомая веселая песня.
Аркадий Михайлович заулыбался и радостно и смущенно. Ах ты, губастенький!.. А я-то, я-то…
Прибежал Славка.
— Исправил?
— Исправил.
— Здорово! Ты — молодец.
Аркадий Михайлович кашлянул в ладонь.
— Молодец, да не совсем…
Он с любопытством глянул на Славку и словно впервые увидел его зеленоватые пытливые глаза, слегка нахмуренные белесые брови, веснушки (как у того!), худенькие плечики и ушки-лопушки. Вдруг схватил его, прижал к себе.
— Ты что-то вчера мне рассказать хотел… Про филателистов, что ли, которые помогли спорту?
Славка смущенно отмахнулся.
— Да ну тебя! Снова ругаться будешь.
Аркадий Михайлович качнул головой. Сказал:
— Больше не буду.
1971 г.
Племяши
Евгений Андреевич уже проснулся, когда вдруг раздался длинный, настойчивый звонок. Так мог звонить или нетерпеливый, или беззастенчивый человек. «Наверное, опять кто-нибудь из домоуправления или контролер электросети», — поморщился Евгений Андреевич.
Он недовольно открыл дверь, готовый сделать, кто бы там ни был, резкое замечание, но застыл удивленный: на площадке стояли вихрастый парень в замасленном пиджаке и двое белобрысых, сероглазых и улыбающихся во весь рот мальчишек. На обоих были куртки с «молниями», синие береты, лихо сдвинутые набекрень. У того, что повыше, — чемоданчик в руке, у другого — рюкзак за спиной.
— Здравствуйте, дядя Женя!
Евгений Андреевич, наконец, пришел в себя, широко раскинул руки, обнял сразу двух мальчишек и расцеловал в горячие запыленные щеки.
— Приехали-таки?! Ну герои. Ну обрадовали, братцы.
Вихрастый парень отметил с комичной серьезностью:
— Встреча произошла в сердечной обстановке… Так и передам Ольге Андреевне. Ну, а я, простите, побежал. Тороплюсь. До свидания, чижики.
И застучал каблуками вниз по лестнице.
Пока ребята о чем-то перешептывались, умывались и приводили себя в порядок в ванной, Евгений Андреевич взволнованно ходил по комнате. Как ни ждал гостей — все-таки они приехали неожиданно. Молодец Оля — сдержала обещание, отпустила ребят.
Оля — младшая и единственная сестра Евгения Андреевича. Сколько сил он отдал ей, сколько дум передумал о ее будущем. И все оказалось напрасным. Нет, не по его вине…
Трудное было время. Умерла мама. Оля училась тогда в седьмом классе. Едва закончила его — заболела. Больше двух месяцев она находилась на краю гибели. Выходили. Евгений Андреевич сделал все, чтобы Оля закончила десятилетку, чтобы была сытой и одетой не хуже других, чтобы, наконец, когда она получила аттестат зрелости, могла спокойно подготовиться в архитектурный институт, о котором всегда мечтала.
И она поступила туда. Но проучилась недолго: совсем неожиданно для Евгения Андреевича собралась замуж за выпускника-сельхозника, длинного, тощего, конопатого агронома.
Евгений Андреевич даже заболел от этой новости. Он просил, умолял Олю не глупить, не ломать своей жизни, получить образование, крепко встать на ноги и потом уж, если никак не обойтись, делать этот шаг.
Оля все-таки не послушалась, вышла замуж и уехала в какую-то глухую деревню, куда не ходили поезда и не летали самолеты.
Евгений Андреевич довольно холодно простился с сестрой, а ее «конопатому сельхознику» не только не подал руки, но даже не взглянул в его сторону.
С тех пор прошло много лет. Оля изредка писала письма, скупо сообщала о своем житье-бытье, о детях, о том, что закончила какое-то там училище, что ли, и работает заведующей птицефабрикой; что у нее пропасть всякой работы, так что не только скучать, но и письма написать некогда. Евгений Андреевич морщился и мрачно хохотал, читая про «заведующую» и про «птицефабрику». «Что за любовь к гиперболам! Любой курятник, любую ферму называют фабрикой, комбинатом! Заведующая!.. Эх, Оля, Оля…» И снова хохотал невесело и горько.