А был он, Шарик, не из тихих. Лаял много и очень охотно, то сердито, то весело. Лаял он даже на желтого кота Базыля, стоило тому попасться ему на глаза. Хотя Базыль и сам был не лодырь какой-нибудь, а серьезный работник, уже старый и уважаемый в доме, может быть, больше Шарика, потому что он здорово ловит мышей и вот уже одиннадцать лет мурлычет сказки тетиной Ире, с которой они, как говорит тетя Вера, и родились-то в одну зиму. Так что Базыль не очень боялся Шарикова лая, хотя, само собой, близко к будке не подходил. Всего сильнее и громче лаял Шарик, когда Ира выпускала из хлева свинью и поросят, чтобы вдвоем с Юркой гнать их на выгон.
А надо сказать, что тети Верина Ирочка очень веселая и Юрка любит ее. Она и играет с ним, и свиней они вместе пасут, и сказки ему вечерами рассказывает. У Ирочки болел глаз, и теперь она носит очки, как старая бабушка. И все бегает, шмыгает взад-вперед и смеется. А сама маленькая, худая. Так Юркин папа придумал, что она — мышь на пенсии.
— Ты, мышь на пенсии, что ты все молчишь да хихикаешь? Ну скажи: «ма-ма», «па-па», «ко-ры-то»… А, ты не умеешь говорить! Смеешься только: «хи» да «хи».
В ответ Ирочка не только повторяла свое «хи», но заливалась таким тихим и таким заразительным смехом, что ты, глядя на нее, и сам засмеешься.
Ирочка тихая только с большими. А так она здорово ездила верхом на свинье. Разбежится, подпрыгнет, крикнет «гоп», перевесится животом, перекинет ногу и сядет. «А ну, кричит, садись, Юрка, на прицеп!..» Огромная белая свинья, та, которая мама пяти поросят и называется Каруля, трясет ушами, хрюкает, бежит — за калитку, на улицу. За ней следом — поросята и Юрка.
А Шарик прямо цепь чуть не вырвет — так кидается и лает им вдогонку.
Милый, хороший песик. И лапа у тебя, верно, еще не зажила…
Заболели Шарик с Юркой в один день. Но Юрка выздоровел первый. Когда тетя Вера сказала, что сегодня уже можно идти гулять, он взял из шкафчика в кухне ломоть хлеба и побежал к будке. Потому что кто-то нехороший не то палкой, не то камнем перебил их Шарику переднюю правую лапу. И Шарик уже не лаял, как раньше, а только скулил, глядя на гостя, и тихо, медленно мел хвостом по соломе. А Юрка не стал его теребить обеими руками за уши, не обнимал, не тискал за шею, а тихонько залез в будку и лег рядом. И лапы больной не трогал, даже погладить ее боялся.
— Ешь хлеб, — говорил он. — Ешь. Он вкусный.
И пес, хотя и не голодный, взял в зубы ломтик и не с жадностью, как обычно, а просто как бы из вежливости стал жевать…
Так же, как лай за забором напомнил Юрке Шарика, ломтик хлеба напомнил другое.
Старая Шутка, тети Верина овечка, с кривым, смешно изогнутым рогом…
Надо также сказать, что у тети Веры все работали. Тетя и дома управлялась, и в поле ходила каждый день. Ира и свиней пасла, и двор подметала, и мыла пол, и Юрку кормила, когда они вдвоем оставались дома. Шарик лаял и днем и ночью, сторожа хату и сад. А кот Базыль ловил мышей и только изредка полеживал на «кошачьей горе». Так тетя Вера называла их большую, всегда теплую печь. Работал и Юрка. С тетей Верой он отправлялся иногда «в колхоз» — лен полоть, сушить сено. Туда они ездили с другими тетями на грузовой машине. С Ирой он пас свиней. Но главной Юркиной обязанностью было загонять вечером овец.
Когда они, овечки со всей деревни, поднимая пыль, возвращались с пастбища, надо было успеть отворить калитку, выбежать на улицу, отделить от стада своих овец и загнать их во двор. Это было совсем нетрудно. Шутка шла домой сама, ведя за собой семью: барана Шмерку, овечку Дусю и маленьких, еще безымянных, ягнят. Кроме того, что она была овечья мама и сама узнавала свой двор, старая Шутка знала еще, что Юрка встретит ее не с пустыми руками. Словно заговорщики, почти каждый вечер они заходили за угол хаты, он доставал из кармана ломтик хлеба, крепко держа, протягивал его овечке, а та откусывала и тихо, старательно жевала, потешно шевеля черной ноздрястой и щекочущей, если дотронуться, мордочкой!..
У Шутки мордочка маленькая, а вот у Кветки, тети Вериной коровы, — большая влажная морда…
Мы забыли сказать еще об одной Юркиной с тетей работе: они каждый вечер вместе доили корову. Пока тетя Вера, присев на скамеечку, доила свою бокастую, с большим выменем Кветку, пока молоко журчало, наполняя подойник, Юрка стоял перед коровой и то правой, то левой рукой гладил ее морду. А Кветка то жевала свою жвачку, то бросала жевать и вздыхала, и тогда из больших ноздрей ее на маленькую Юркину руку дышала широкая ласковая струя теплого воздуха. Рука невольно вздрагивала, и мальчик тихонько, благодарно смеялся.