— Понимаете, заявили, будто я сбил человека, и забрали у меня все деньги и карточки.
— А вы не сбивали? Правда?
— Конечно.
— Так зачем же отдали? Я бы таким ни фэня[3] не дала!
— Да ведь нуждается старушка и в карточках, и в деньгах. И потом, нет у меня времени на споры.
Тут официантку позвали из дальнего угла.
— Иду! — отозвалась Сусу и отправилась туда, прихватив тряпку, чтобы вытереть стол.
Вечером она собиралась рассказать бабушке про этого малахольного. Но у той опять прихватило сердце. Папа с мамой раздумывали, не отправить ли ее в больницу.
— Там такая вонища в приемном покое, — бросила Сусу, — нужно иметь железное здоровье, чтобы дух не испустить.
Как ты можешь, сердца у тебя нет, осудил ее быстрый взгляд отца. Она резко повернулась и ушла, забилась в маленькую каморку — свое убежище.
В эту ночь к ней вернулся давний сон. Воздушный змей — много лет назад он часто снился ей. Всякий раз по-новому. Но с шестьдесят шестого она не видела его ни разу — вот уже десять лет. А последние шесть лет вообще никаких снов не было. Высохшее русло наполняется водой, оживает заброшенная дорога, ушедшие сны возвращаются вновь. Не на зеленой траве, не на стадионе — с коня запускала она змея. Небо и земля необъятны. «Деревня, деревня — широкий простор», — дружно декламируют дети. А змея-то запускает не она — тот парень, слопавший шесть лянов жареных клецок. Змей сляпан кое-как, позорище! В народе такие невзрачные прямоугольники зовут «напопниками» — действительно, они точно лоскутки, которыми утепляют сзади детские штанишки. Но змей все-таки взлетел — выше новой гостиницы «Восток», выше сосен на большой горе, выше сокола над полем, выше воздушных шаров с транспарантом «Да здравствует победа Великой Пролетарской Культурной Революции!». Летит! Летит над горами, над реками, над соснами, над колоннами хунвэйбинов, над стадами лошадей, над тарелками жареных клецок. Как здорово! И с этим «напопником» взлетела она сама, превратившись в длинную-длинную ленту, прикрепленную к змею.
Сон кончился, но небо еще было темным. Сусу зажгла фонарик, отыскала тот давний снимок счастья. Десятилетие Республики — она вручает цветы председателю Мао. Нет, все-таки она везучая! Напевая «Коммунары — цветы, обращенные к солнцу», укрепила пуговицу на пальто, давно уже болтавшуюся на ниточке. Привычно пожелала председателю Мао здоровья. Сварила бабушке целебный супчик. Совершенно фантастического действия: бабушка съест — и сразу полегчает. Тем временем рассвело, домашние и соседи стали подниматься. Сусу тщательно почистила зубы, фыркая, как паровоз. Умывалась так шумно, будто это Ночжа[4] бушует на море. Проглотила оставшиеся с вечера пампушки и немного соленых овощей, запив кипятком. Подумала: а в самом ли деле эта недавняя статья «Кипяток — лучший напиток» «нападает на три красных знамени», как писалось в газетах... И только тут окончательно спустилась со своего «напопника» в реальность, туго подпоясалась и пошла постукивать по полу каблучками, словно колотила молоточком по клиньям, собирая пятистворчатый чешский шкаф.
— Что такая веселая сегодня, Сусу? — спросил папа.
— Да хочу в начальники вылезти, — так ответила она.
Папа расцвел. В шесть лет Сусу была командиром группы в детском саду, и он восторженно рассказывал об этом всем встречным. В девять лет возглавила пионерский отряд, и папа упивался этим... Когда загудел паровоз, он вдруг заплакал, на его исказившееся лицо стало тяжело смотреть. Ребята в поезде все ревели. И только Сусу не пролила ни слезинки, видимо, в свое славное будущее она верила гораздо крепче, чем отец.
— Пришли?
— Здравствуйте!
— Что будете есть сегодня?
— Сначала с вами рассчитаюсь. Вот карточки на 6 лянов, вот деньги — 28 фэней.
— Не будьте занудой. Так что вам?
— Мне снова жареные клецки, 4 ляна.
— Опять то же самое? А у нас есть пельмени, семь штук на лян, всего 15 фэней. Пирожки — два на лян, 18 фэней. Лепешки в кунжутном масле с соевым творогом, за 30 фэней целых 4 ляна.
— Все равно, только побыстрей.
— Подождите, там кто-то вошел... Так я подам вам пирожки, ладно? Тоже 6 лянов. Куда вы так спешите? Уже несу. Вы студент?
— Разве меня можно принять за студента?
— Тогда инженер, музыкант, а может, начальник какой — выдвиженец?
— Неужто похож?