Мимоходом он посоветовался с опытным юристом:
— Скажите, если ребёнку отдавят правую ручку, — это дороже стоит?
— Конечно же, дороже! — ответил опытный юрист. — Лишенье способности к труду на всю жизнь! Шутка! Надо с детства держать инвалидом!
И старик Жако решил:
— Надо заблаговременно позаботиться о малютке!
— К тому же, — говорил он дома, — это лучше, если ребёнок вырастет без правой руки. Он затем не чувствует никакого лишения. Он даже не знает, что такое правая рука!
Все с ним согласились.
И когда младенцу исполнился год, настал торжественный день!
С утра вся семья была в радужном настроении:
— Сегодня маленький Жако сделает своё дело!
— Такой маленький — и уж заработает двадцать тысяч франков по меньшей мере! — шутил дедушка. — Молодец, Жако! Настоящий Жако!
— И это, не считая ножки! — с гордостью говорила счастливая мать. — Ножкой оп потом ещё заработает!
И все целовали маленького карапуза, который, лёжа в чистенькой кроватке, играл купонами: ручками и ножками.
— А не обрезать ли нам ему все четыре купончика?! — весело подмигивал дед. — Пусть грабит компанию! А?
Вся семья понесла маленького Жако «на место».
Младенчик улыбался и смотрел весело своими глазёнками.
— Молодчина!
Маленького Жако уложили на место, мать расцеловала его в обе пухлые щёчки и пригрозила пальчиком, чтоб лежал смирно.
Рельсы гудели уже, стонали, дрожали.
Все отошли в сторону от полотна.
Но, оставшись один, маленький Жако забарахтался ручками и ножками, стал на четвереньки и взлез верхом на рельс.
Из-за поворота с громом вылетел паровоз курьерского поезда…
— Пополам ангельчика! — рассказывала мне Жанна. — Умилительно было смотреть! Пополам! Как арбузик! Сверху беленький, а в серёдке весь красненький. А кругом кишочки, кишочки! Гарнирчиком! Красота!
И ничего за младенца не дали.
— Свинство! — выругался старик Жако. — За купон деньги, а за целую акцию ничего!
Человек, которого интервьюировали (Петербургский тип)
Как это случилось в первый раз, Иван Иванович даже не может дать себе отчёта.
Это произошло вечером, в полумраке кабинета. Дрожали красные, синие, жёлтые пятна, которые бросал разноцветный фонарик. Молодой человек сидел перед Иваном Ивановичем, наклонившись, с жадно раскрытыми глазами, засматривая ему в глубину очей, казалось, страдал и млел и только иногда шептал:
— Дальше… дальше…
Ивану Ивановичу казалось, что молодой человек гипнотизирует его своим взглядом. У него слегка кружилась голова. Он был в каком-то опьянении. Его охватывало волнение. Он говорил, говорил, говорил… и когда кончил, молодой человек поднялся и поклонился.
— Это всё, что мне было нужно. Вы интервьюированы!
Иван Иванович почувствовал, что он летит в пропасть.
Он словно пробудился от сладкого сна. Его охватил ужас.
Он хотел крикнуть вслед уходившему молодому человеку:
— Стойте!.. Стойте!..
У него даже мелькнула в голове мысль:
— Убить его и спрятать труп.
Но было поздно. Тот ушёл.
Иван Иванович остался недвижимый в кресле. Голова кружилась. Под ложечкой тоскливо сосало. Кости ныли, словно Ивана Ивановича кто-то исколотил.
И одна только мысль, не шевелясь, сидела в мозгу:
«Вот меня и интервьюировали!»
Ему вдруг захотелось кислой капусты.
— Что это я? — опомнился Иван Иванович и приказал сделать постель.
— Никого не принимать, и я никуда не поеду. Мне что-то не по себе.
Он с наслаждением зарылся в свежее, чуть-чуть надушенное бельё, свернулся клубочком в холодном полотне, задул ночник и долго лежал с открытыми глазами.
Ему было страшно и приятно.
Он старался думать о том, что произошло, с отвращением и не мог: против воли воспоминания наполняли его блаженством.
— А ловко я мысль об учреждении института экзекуторов пропустил… Прямо против Василья Васильича… Пусть съест! Хе-хе!..
Он заснул поздно, среди какого-то блаженного бреда, и спал тревожно, — его мучили кошмары.
Он кричал во сне и метался.
Ему снились народные толпы. Они смотрели на него с изумлением, с благоговением.
— Ах, какие у вас взгляды! Какие мысли! Какой ум!..
Подходили ближе, ближе и вдруг, подойдя совсем вплотную, показывали на него пальцем, кричали:
— Человек, которого интервьюировали!
Хохотали и разбегались.
И так раз восемьдесят.
Иван Иванович проснулся в холодном поту, с лёгкой головной болью. Одеяло, простыни были скомканы, подушки валялись на полу.