Чтоб ей было удобнее, солдат немного пригнулся, а сам всё смотрел и смотрел на девочку, пока на глаза его не набежали слёзы.
— Как тебя звать, доченька?
— Явдошка, а маму — Онипка.
— Явдошка! Вот спасибо тебе, Явдошка, сразу полегчало. Вроде со своей Галочкой поговорил.
Винтовка сползла на край плеча, солдат сморщился и застонал,
— Бросьте её, дяденька,— замахала руками Явдошка,— она тяжёлая.
— Нельзя, доченька, над ней люди трудились. И сила в ней большая... Ты её перевесь на другое плечо.
Явдошка даже покраснела от натуги, пока перевесила винтовку на другое плечо.
Солдат поднялся и вышел во двор, плечи его опустились, он едва передвигал ноги.
Явдошке и жаль было дяденьку и радостно, что ему стало легче, когда перевязала рану, и она даже подпрыгнула.
Из хаты вышла мать.
— С кем ты говорила, дочка. И тебе не страшно?
Явдошка показала на солдата, который выходил уже на улицу.
— Этому дяде руку перебило. Он воды просил.
От этих слов мать снова схватилась за сердце.
— Вот так где-то, может, и отец твой... А куда же ты дела фартучек?
Явдошка сразу будто угасла, понурилась, потом скривилась и заплакала.
— Наверное, вымазала его? Ничего, отстирается, дочка, не плачь.
Но Явдошка заплакала ещё сильнее:
— Я чтоб руку вылечить дяденьке... Я больше не буду, не бейте меня...
Мать тоже заплакала, но её рука не переставала гладить дочку по белокурой головке.