— Это Элоиса, — сказала Мануэла, одна из работниц.
— Да-да, Элоиса, — подтвердил хозяин. — Когда-то я держал тебя на руках, и ты была совсем крошкой. А теперь вон какая вымахала. Боже мой! Совсем большая! — он погладил Элоису по голове, и та заулыбалась, покраснев от смущения.
— Ты уже взрослая теперь. Пора и о женихе подумать. Мануэла, какое у нас сегодня число?
— Пятнадцатое. Через четыре дня праздник.
Элоиса быстро подняла голову и уставилась на хозяина, раскрыв рот.
— Послушай, девочка, что я тебе скажу: в этом году ты тоже пойдешь на праздник. Спустишься в деревню накануне вечером. Ты любишь праздники?
Элоиса сидела красная, как мак. Она только кивнула в ответ. А Мануэла засмеялась: “Да что она знает о праздниках, если ни на одном не была? Разве что когда была совсем маленькой. Так с тех пор она все позабыла”.
И вдруг Элоиса заговорила. Отчетливо и медленно, словно сама себе удивлялась: “Не позабыла. Я помню. Приезжали старьевщики и тележки с персиками. И были сладости. И еще — музыка”.
Алькальд кивнул, подтверждая: “Все так. Значит, договорились: будут тебе музыка и танцы, Элоиса. Глядишь, и жениха себе хорошего найдешь. А коли так — то скоро свадьбу сыграем. Обещаю устроить тебе хорошую свадьбу, Элоиса. Твоя мать была добрая женщина”.
Глаза Элоисы наполнились слезами. Алькальд вышел, а Мануэла повернулась к девушке и, всплескивая руками, принялась повторять: “Ай, детка! Ай, детка!” — и она хлопнула Элоису по спине ладонью, не зная, как еще выразить свою радость.
С этого момента Элоиса жила как в счастливом сне. Она собрала все, что должна была взять с собой — уложила в котомку смену белья, хлеб, вяленое мясо, чеснок, — тщательно расчесала жесткие и непослушные черные, как уголь, волосы, надела белые шерстяные носки и новые башмаки, и все это словно во сне, словно овеваемая легким ветерком, одновременно ласковым и враждебным. В груди ее разгоралось чувство, которое лишало ее покоя. Оставшиеся до праздника три дня она пролежала на траве, глядя в небо, бросая ввысь один за другим мелкие камушки, которых у нее были полные горсти, и широко, счастливо улыбаясь. “Праздники, праздники, свадьба, праздники...” — думала она. Ее словно жгло изнутри огромное колючее солнце. Оно причиняло боль, наполняло сердце тревогой, но открывало новый мир — незнакомый и странный. “Как девушки из деревни. Как все девушки из деревни. Будет большой праздник на мою свадьбу. Как я люблю праздники”. Ни о чем другом она думать не могла. Прежде с ней такого никогда не случалось.
Вечером девятнадцатого она спустилась в деревню. На небе уже зажигались звезды, когда она подходила к дому. Разрумянившаяся, сияющая, вошла она на кухню, где ее радостно встретили Мариано и служанки.
— Вот и наша красавица, о которой завтра будет говорить вся площадь! — воскликнул Мариано и осушил за здоровье Элоисы стаканчик душистого красного вина.
— Да уж, на нынешнем празднике в танцах тебе равных не будет! — подтвердила Маргарита, кухарка. — Только вот просьба у меня к тебе, детка. Завтра в доме яблоку негде будет упасть: все родственники алькальда соберутся и еще тысяча всяких дармоедов, что притаскиваются сюда каждый праздник. Выручишь меня? Весь день и весь вечер — твои, а утром, будь добра, помоги мне на кухне.
Элоиса кивнула:
— Танцы — это я хочу. Я хочу танцы.
И все рассмеялись.
Утро следующего дня выдалось солнечным и жарким. Колокольный звон разбудил Элоису часов в шесть. Она босиком прибежала на кухню, где уже вовсю трудились женщины.
— Прикройся, бесстыдница: не ровен час мужчины зайдут!
Элоиса весело протопала к умывальнику и долго терла себя мочалкой. Переоделась в чистое. Подошла к зеркалу, которым пользовались служанки. Стояла перед ним, раскрасневшаяся, нескладная. Глядела в собственные синие глаза.
Утро, как и обещала Маргарита, было суматошное. Элоисе пришлось переделать кучу дел: она носила воду и дрова, чистила картошку, следила, чтобы не подгорели хлеб, лепешки и пирожки, мыла посуду, убирала, приносила и уносила... Потом помогла накрыть в саду большой стол на двадцать семь человек гостей. Конечно, ей помогали Мануэла и ее четырнадцатилетняя дочь Филомена, и все же, когда, наконец, прислуга села обедать — было уже часа четыре пополудни, — Элоиса выглядела усталой, а от ее румянца не осталось и следа.
Мариано, взглянув на нее, покачал головой: “Ой, дочка, боюсь, на танцы тебе силенок не достанет”.
— Да будет тебе, — махнула на него рукой кухарка. — А то ей привыкать туда-сюда бегать! Небось, когда стадо пасет, целый день по горам носится. Она женщина, и ей нужно учиться делать домашнюю работу. Хотя бы и раз в год.