И нет никакого Бога.
Корольков, до глубины души возмущенный несправедливостью мироустройства, кричит всем своим сонным телом и, отталкивая прочь ближайшую сороконожку, бросается прямо на пульт управления. Действуя по велению страшной силы, исходящей откуда-то из живота, он крушит и громит приборы космического аппарата пришельцев. Синяя жидкость бьет фонтаном из приборной доски, как кровь из тела – очевидно, летучий корабль сколопендр действительно представляет собой некий специфического назначения живой организм. Сколопендры бросаются на Королькова, пытаясь его остановить, но он выскальзывает, выскальзывает, выскальзывает, ибо не имеет никакой твердости, а обладает лишь сиятельной, разрушительной волей. Самолет существ начинает падать назад на Землю. Все в нем ломается и истекает синей жидкостью: политрук повредил головной мозг аппарата. Сколопендры скрежещут телами, встают на дыбы, изгибаются в конвульсиях.
Политрук прыгает сквозь окно в межзвездное пространство. «Врешь, Фридрих, – загорается в его сознании мысль, – был, был Саша Пушкин! Прощай, Фридрих!»
– «Пусть тело сна, как тот магнит, плоть твердую переместит!» – успевает он крикнуть, улетая во вселенскую тьму.
…Королькова подобрали на снегу совершенно голого, покрытого ледяной коркой, но еще живого, отступающие советские бойцы. По счастливому стечению обстоятельств, какое сплошь и рядом бывает в жизни, как будто все время пытающейся перещеголять вымысел по части пошлых совпадений и прочих глупостей, его нашел именно старшина Полуянов, как всегда идущий замыкающим за остальными солдатами. Старшина утверждал потом, что политрук появился на снегу прямо из снежной пыли. И в этот же момент километрах в трех к западу упал большой самолет, вроде немецкий бомбардировщик. И взорвался, осветив сумеречную равнину колоссальным, невиданным синим пламенем.
– Ты откуда взялся? – спросил старшина политрука, когда того, уже растертого спиртом, укутанного и ненадолго пришедшего в себя, несли на носилках санитары. – Мы думали нае.нуло тебя той жуткой бомбой, или что это было, мы так и не прочухали. Ничего от блиндажа не осталось. Только книжечка обгоревшая. Я подобрал. Потом верну тебе.
– Оставь себе, Егорыч. Полистай на досуге. Мне уже не надо, – сумел ответить политрук и снова потерял сознание.
– На самокрутки пущу, – пробормотал Полуянов себе в усы. – Да, неисповедимы дороги войны…
Дивизия удалялась в заснеженную бесконечность.