— А, вот вы где! — сказал О'Тул, толкнув их дверь.
Девушки всполошились и потребовали, чтобы он сейчас же вышел, потому что они готовятся ко сну.
— Пойдем в гостиную, Дорис, — обратился он к Мэри и поманил ее согнутым указательным пальцем. Он был пьян и потому никак не мог поймать ее взглядом, знал только, что она где-то там.
— Иди проспись, ты пьян, — сказала Дорис, а он вдруг на секунду выпрямился и попросил, чтобы она не говорила за других.
— Идите спать, Майкл, вы устали, — сказала Мэри. Она старалась говорить спокойно, потому что он мог выкинуть любой фортель.
— Пойдем в гостиную, слышишь? — сказал он, ухватив Мэри за кисть, и потянул к двери.
Мэри вскрикнула, а Эйсн сказала, что размозжит ему голову, если он не отпустит девчонку.
— Дай-ка мне тот горшок, Дорис! — крикнула она, и тут Мэри начала плакать, испугавшись, что разразится скандал.
Мзри не выносила скандалов. Однажды отец с соседом крупно поспорили при ней из-за межи — Мэри так и не могла забыть этой истории; оба тогда хлебнули лишнего по случаю ярмарки.
— Ты тронулась или рехнулась? — сказал ОТул, заметив, что она плачет.
— Даю две секунды, — предупредила Эйсн, нацелясь поднятым горшком на обалделое лицо О'Тула.
— Подобрались вы тут бесчувственные вороны сонные... вороны... — сказал О'Тул. — Нет, чтобы приобнять мужчину. — И, понося их, каждую в отдельности, он вышел.
Они с большой поспешностью закрыли дверь и приперли ее шкафом, чтобы О'Тул не вломился, когда будут спать.
Оставшись в одних комбинациях, легли; Мэри и Эйсн головами в одну сторону, а между лицами у них — ноги Кристалины.
— У тебя волосы хорошие, — шепнула Эйсн Мэри — единственно приятное, что смогла придумать.
Прочли молитву, пожелали друг другу спокойной ночи и, приладившись поудобней, затихли.
— Эх ты, — сказала Дорис, — в уборную я так и не сходила.
— Теперь не сходишь, — сказала Эйсн, — дверь загородили.
— Я сдохну, если сейчас не выйду, — сказала Дорис.
— И я, — сказала Кристалина, — столько выдули апельсиновой.
Мэри казалось диким, что они говорят так. В ее семье не обсуждали подобные вопросы, шли просто за плетень, и все тут. Однажды фермерский рабочий видел, как она в кустах присела, — и с того дня она ни разу не заговорила с ним, не подавала и виду, что узнаёт.
— Если взять этот старый горшок?.. — продолжала Дорис.
А Эйсн села на кровати и сказала, что не останется в комнате, если тут будут ходить на горшки.
— Что-то надо ведь приспособить, — сказала Дорис.
Она к этому времени встала и включила свет. Подняла, горшок к голой лампочке под потолком и разглядела, что он худой.
— Приспособь его, — хихикнула Кристалина.
С лестницы донеслись шаги, потом захлебывающийся кашель, и О'Тул, бранясь и чертыхаясь, забахал кулаком об стену. Мэри сжалась под простыней, благодарная остальным за то, что они рядом. В комнате смолкли.
«Я побывала на вечеринке. Теперь я знаю, как это», — думала Мэри, заставляя себя уснуть.
Она слышала звук — вроде шума бегущей воды, но непохоже было, что на дворе дождь. Позже она задремала, а на заре услышала, как хлопнула внизу входная дверь, и порывисто села. Надо было не опоздать домой к ранней дойке, и Мэри встала, взяла в руки туфли и платье и, отодвинув шкаф, протиснулась в приоткрытую дверь.
На лестничной площадке и в уборной расстелены были газеты, стоял тяжелый терпкий запах. В холл из-под двери бара натек портер. О'Тул, не иначе, открыл краны пяти портерных бочек — каменный пол бара и расположенный ниже коридор были сплошь залиты черным портером. Миссис Роджерс оторвет кому-то голову. Мэри надела свои туфли на высоком каблуке и, осторожно выбирая, куда ставить ногу, направилась к выходу. Она ушла, не выпив даже стакана чаю.
Вывела по проулку велосипед. Передняя шина спустила до конца. Мэри накачивала ее минут тридцать. Шина так и осталась сплющенной.
Иней, как ослепительное чудо, пал на улицу, на спящие окна и шиферные крыши прижатых друг к другу домов. По волшебству преобразил загаженную улицу в белую и чистую. Мэри не ощущала разбитости, а с легким сердцем человека, вырвавшегося на свободу, чуть оглушенная полубессонной ночью, впитывала красоту этого утра. Она шла быстро, временами оборачиваясь поглядеть на след от велосипеда и от туфель, тянувшийся по белизне дороги.
Миссис Роджерс проснулась в восемь и, путаясь в широченной ночной рубашке, вылезла из теплой постели Брогана. Мгновенно почуяв неладное, она кинулась вниз, увидела на полу бара и в коридоре портер и побежала будить остальных.