Сколько лет минуло с тех пор, как в детстве ползала по этим пригоркам на салазках и лыжах с деревенской ребятнёй!
Местность наша холмистая. С горочки — на бугорок, то стрелой вниз, то ёлочкой вверх. Мороза не чуяла, даже в жар кинуло. Взятые напрокат тёткины валенки посеребрились, воротник шубника от морозного дыхания заиндевел. Декабрьский полдень играл на снегу дробными алмазами. Встречавшиеся на пути ракитки разукрасились игольчатым инеем.
Не успела притомиться, уж дымком потянуло, а там — и хутор на ладони.
Тётка Наталья в точности описала Лукьянову хату, и я, скатившись в низинку, притормозила у распахнутой калитки.
Залаял кудлатый пёс, и навстречу в телогрейке, ватных штанах и в валенках с подвёрнутым верхом и подшитыми задниками вышел сам Сверчок.
Дед этот иначе никак не мог называться. Кличка здорово ему подходила. Росточком низенький, гномистый, глазки маленькие, шныркие. Походка прискакивающая. А самое главное: длинные тонкие усики. Ну сверчок да и только.
Дед потёр руками, словно лапками, и засвиристел сквозь пару оставшихся зубьев:
— Кого это к нам принесло? Не прозябла ли с дороги? Не останешься ли переночевать? Не растопить ли пожарче печку?
Дед трещал, а я не успевала отвечать. Да ему, как видно, это было и не нужно.
Обив корявым берёзовым веником льдинки с тёткиных катанок, прошмыгнула в тепло.
Скромное убранство хаты подсказывало, что Сверчок или век прожил бобылём, или давным-давно овдовел. На длинном нескобленом столе громоздился самовар. Дед чаёвничал в одиночку и очень обрадовался нежданной гостье. Снова раздул угольный самовар, доложил в него сухих вишнёвых веточек. Налил мне в чашку, а себе в блюдце и, указав на место поближе к печке, приготовился слушать. Сразу было видно, что это его любимое занятие.
— Говорят, дедунь, ты со сверчком дружен? — не стала ходить вокруг да около.
— Это ктой-то говорит? — насторожился дед.
Смекнула: надо поменять тактику. И, будто не слышала вопрос, решила польстить старику.
— Знаток, говорят, Лукьяныч большой и ценитель их пения.
Дед одобрительно крякнул и сверкнул хитренькими глазками.
— А пошто они тебе сдались, сверчки-то?
— Я, дедунь, о всяких увлечениях пишу. «Хобби» называются они по-научному. А у тебя очень уж необычное.
— Ну… коли так, расскажу, что знаю, и ребяток моих покажу… Чего ж не показать-то?.. А ты пропиши об них. Пущай… может, кто ишо заинтересуется.
Я достала блокнот, дед степенно допил чай, утёр усы, расправил их, как подобает Сверчку, полез в печурку. Достал и бережно поставил на стол собранный из спичек многоэтажный дворец, состоящий из комнаток-коробочек. Выдвинул одну из них. Смотрю: в уголке бурый, миллиметров двадцати сверчок. Дед полюбовался и задвинул комнатку на место.
— Ну, взглянула? Их у меня двадцать пять головок. Об чём разговор будем вести?
— А что же, дедушка, жильцы этого чудо-домика молчат?
— Дак день же. Спят мои родные.
— Как же так случилось, что ты не охотой занялся, не рыбалкой, а сверчками?
— А куды деватьея-то? Энтим делом, милая, весь род наш увлекался… С деда мово пошло. Как ушёл он на японскую, так и заболел сверчками. В плену два года провёл, выучился с ими обходиться.
— А что же, сверчкам какой-то особый уход требуется?
— Ды какой там уход! Едят всё, что мы любим. Главное для сверчка — тепло. Чуть ниже + 25, а ему уж не по себе. И петь перестаёт. А песня — главная его заслуга, дело жизни, прямо скажу. Ить его можно вовсе никогда не видеть, но не знать о его присутствии невозможно. Кажный вечер трели выдаёт. И не смолкает до утра.
— И чего им в тишине за печкой не сидится? С чего петь-то?
— А пошто квачут лягушки? Пошто соловей запузыривает?.. Вот… то-то и оно… И сверчки за тем же поют: самок подманивают, а самцов гонят прочь.
— Не каждый выдержит его сверчение, ведь если он заведётся, то слышен в самых потаённых уголках дома.
— Поначалу, может, и необычно, но попривыкнешь, и не станет для тебя нежней и приятней песни, чем сверчиная.
— Со вчерашней ночи стоит в ушах его стрекот.
— Не стрекот, а музыка, — поправил старик, — бывало, посадит дед на колени и растолковывает мне, несмышлёному, про сверчиные напевы. Дед мой много чего про них у японцев прознал. В Японии энтой трели ихние ох как ценятся! Соревнования меж ими устраивают. Кто, мол, складнее выдаст. Это у нас сверчок копейки не стоит, а там животинка эта важная. Большие деньги на них делают… Мы всё щеглов да канареек в домах содержим, а японцы — сверчков.