Расторопный Васютин, неистово топоча, уже тащил на ют ружья и заряды.
Притупов и Новосельский сделали несколько выстрелов. Движения дельфинов были очень быстры, а, кроме того, преломление света в воде обманывало, и офицеры промахнулись. Переводчик с вожделением поглядывал на стрелков, не решаясь попросить ружье.
— Мазилы! — не утерпев, сказал Скарятин. — Вы штурмана позовите. Он промаха не даст.
— Верно! — Притупов положил ружье. — Где он? Господин поручик! Прокофьев!
— Он письмо невесте пишет, — сказал Новосельский и, скривив красивое лицо, схватился за щеку. — Ой, проклятый зуб! Не даст мне спать сегодня чувствую, что не даст!
Лейтенант был мнителен и боялся боли.
Скарятин посмотрел вверх, на высоко к небу вздымавшиеся паруса, и засмеялся.
— Ох, любовь, ну и любовь! С каждой стоянки мешок писем отправляет. А предмет стоит того.
— Варвара Петровна — девица просто прелесть, — задумчиво сказал Притупов.
— Господа, господа… — укоризненно покачал головой Казарский.
Скарятин встрепенулся, покраснел и стал в подзорную трубу осматривать горизонт.
— Господин лейтенант, — решился наконец переводчик, — позвольте ружье, дельфина стрелять.
— Промахнетесь, любезный, — холодно сказал Новосельский.
— Пробовать надо!
Христофор Георгиевич взял ружье, и когда круглая, блестящая спина дельфина выскочила из воды, грянул выстрел. Дельфин ухнул в воду, вода запенилась от его судорожных движений и окрасилась кровью.
— Ого! — сказал Притупов, с уважением взглядывая на толстенького человечка, лицо которого покраснело и светилось гордостью.
— Довольно, господа, — сказал Казарский, — на фрегате сигнал. Что там, Нестеренко? — обратился он к сигнальщику.
— Прибавить парусов и держать линию, — отстаете.
Казарский густо покраснел и, отворачиваясь, сказал Скарятину:
— Распорядитесь, Сергей Александрович.
Парусов прибавили с быстротой почти волшебной.
Лейтенант Казарский, вступивший во флот волонтером тринадцати лет от роду, был образованным, опытным и заслуженным моряком, отличившимся при взятии Анапы и Варны. У подчиненных он пользовался уважением и безграничным авторитетом. Судно его было в идеальном порядке, команда натренирована и вышколена великолепно. Упрек командующего эскадрой глубоко задел лейтенанта.
По окончании маневра Скарятин подошел к командиру и сказал сочувственно:
— Конечно, "Штандарт" и "Орфей" лучшие во всем флоте ходоки, но и то надо принять в расчет, что "Меркурий" с самого построения не кренговали[2]. Под брюхом у нас небось борода фута на три. Какой тут может быть ход?
— Да, обросли изрядно. Это влияет на скорость, — отрывисто ответил Казарский.
Смеркалось быстро. В небе затеплилась первая робкая звезда. Ветер немного упал. Запад, только что горевший золотыми тонами, теперь сиял бледным серебром, а на востоке небо и море уже окутывал ночной сумрак.
Судно, с плеском и шорохом рассекая воду, резво шло прежним курсом. Высоко в небо над головой уходили ярусы парусов. На баке колокол пробил склянки.
— Охо-хо! — вздохнул Новосельский. — Пошли в кают-компанию, господа. Боюсь, как бы зуб не застудить.
Офицеры ушли. Ночь прошла без происшествий, если не считать, что два раза по сигналу с фрегата меняли курс. На исходе восьмой склянки на юте появился Новосельский, чтобы сменить Скарятина, стоявшего с двенадцати до четырех. Море, по которому бежали хлопотливые некрупные волны, было пепельного, серого тона. В небе еще виднелось несколько бледных, как будто сонных звезд. На востоке над горизонтом протянулись длинные темно-серые облака, и между ними и морем желтела узкая щель.
Казалось, что из нее и дует ровный, бойкий ветерок, изменивший за ночь направление. В этот сонный, предрассветный час море пахло особенно пряно и живительно.
Новосельский явился с завязанной щекой. Красивое его лицо было томно, и говорил он голосом, ослабевшим от страданий. Скарятин торопливо сдавал вахту. Он так и сиял, предвкушая отдых.
— Александр Иванович только что ушел к себе, — сказал Скарятин, закончив процедуру передачи вахты. — Приказал в случае чего будить немедля. Ну, все. Желаю!
Жизнерадостный лейтенант пожал вялую руку Новосельского, причмокнул губами и, прищурив веселые карие глаза, добавил:
— Сейчас с холоду стакан чаю горячего с ромом и лимончиком — и на боковую, а?
— Ты сибарит, Сережа! — томно проговорил Новосельский.
2
Кренговать — значит, накренив судно, обнажить его подводную часть для ремонта и очистки от ракушек и водорослей.