Скурнов зевнул.
«Похоже, справедливость в этом мире умерла», — подумал Сашка.
И тут словно произошло чудо. Господин Скурнов словно бы прочитал его мысли.
— Глупец, справедливости в этом мире не было, нет и не будет! — отчеканил он, самодовольно улыбаясь, словно подводя итог.
О чём он думал в этот момент, этот Скурнов? О том, что такие ничтожные люди, как Сашка, ему до смерти надоели. Люди, которые ничего не могут добиться в этой жизни, у которых вместо мозгов какое-то ни к чему не пригодное дерьмо, вместо решительности и напора — слабость и беспомощность, вместо точных целей и задач — абсурдные мечтания и вера в какие-то идиотские идеалы. Бедный Сашка же думал о том, что всё кончено: он теряет работу, стабильный доход, купленную в кредит квартиру, честное имя, возможно, даже свободу, жену и детей.
Скурнов поднялся из кресла, делая вид, что не замечает бывшего сотрудника его компании — аудиенция была закончена. Сашка попятился к двери, в глазах у него почернело.
— До свидания, — еле слышно прошептал он.
И в это же мгновение из груди Скурнова вырвался сноп пламени, выворачивая рёбра наружу, чёрная кровь, вскипая, хлынула наружу. Сашка не смог сдержать испуганного крика, который, впрочем, получился довольно слабым. Огненный клинок тем временем рассёк грузную тушу Скурнова, окутанные горелым смрадом куски мяса пали наземь, и теперь стало видно высокого незнакомца, неведомо каким образом оказавшегося вдруг в комнате. Его фигура была окружена призрачным, неестественным сиянием, и нельзя было разглядеть, мужчина это или женщина. Незнакомец плавным движением убрал огненный меч куда-то в складки своей одежды, внутрь себя, и произнёс:
— Справедливость — это я.
Сашка не мог унять дрожь в ногах. Он думал только об одном — как бы поскорее убежать, умчаться отсюда, не оглядываясь. Незнакомец словно бы прыжком уменьшил расстояние между собой и дрожавшим Сашкой, причём непохоже было, что он передвигался при помощи ног. Сердце Сашки затрепыхалось в груди, как птица в клетке. Неужели и его здесь и сейчас ждёт безжалостная смерть? Но этого не произошло. Он всего лишь вновь услышал голос незнакомца, голос, пробирающий до глубины костей, ужасающий и прекрасный одновременно:
— Пять тысяч лет я отсутствовал в этом мире. И мир успел обратиться в клоаку скверны. Смертный, поведай всем, что Дикайон, демон справедливости, вернулся!
Это было последнее, что запомнил Сашка, перед тем, как упасть в обморок.
В течение нескольких часов по всем континентам и странам, прокатилась волна жестоких до бесчеловечности и непонятных, странных убийств. Погибали политические и общественные деятели, военные, адвокаты, служащие различных уровней, журналисты и промышленники. Впрочем, обычные люди, обыватели тоже не знали пощады. Перед демоном справедливости, вырвавшимся неизвестно откуда на волю, все были равны. И за эти несколько часов население земли сократилось больше, чем втрое…
Denn wenn die Gerechtigkeit untergeht, so hat es keinen Werth mehr, daß Menschen auf Erden leben. (Когда справедливость исчезает, то не остаётся ничего, что могло бы придать ценности жизни людей. Иммануил Кант.)
28 октября 2008 г.
Кризис
В здании прозвенел резкий, требовательный звонок, от которого Тур Андерсон пробудился ото сна. За стенкой, в коридоре, раздавались торопливые шаги студиозусов, опоздавших на первую лекцию. Где-то вдалеке звучали удары колокола с башни муниципального совета. В городе Гифе начинался новый день. Вернее, он уже начался. Профессор Андерсон, доктор философии, декан кафедры математической механики, член-корреспондент нескольких научных обществ, только сейчас проснулся, но продолжал лежать неподвижно, словно отказываясь принять новый день за действительность. Голубые глаза профессора, мудрые и печальные, смотрели в маленький прямоугольник окна, сквозь пыльное стекло которого пробивались лучи солнца. На лице профессора читалась усталость и затаённая печаль. Можно было подумать, что Андерсону было лет за восемьдесят, однако, это был мужчина в самом расцвете сил — ему недавно стукнуло сорок. Что же было причиной его тоски? Может быть, его широкая душа требовала чего-то большего, чего-то, что не могло вместиться в этой крошечной каморке под лестницей, где сейчас ему поневоле приходилось коротать одинокие ночи?