На улице, идя вразвалку и раскланиваясь со встречными знакомыми, он был уже первым Владимиром Петровичем, и его радовало нежно-зеленое, весеннее небо, воздух прохладный, но уже пахнувший молодым солнцем и разбуженными к жизни травами полей.
Темнело быстро и незаметно, как обыкновенно темнеет в апреле. Электрические фонари приветливо зажглись вдали. На высоких угловых домах утих буйно веселый крик недавно прилетевших птиц… Но на деревьях, уже пустивших почки, еще раздавался их нежный писк… Владимир Петрович поднял голову и в безотчетном блаженстве от ожидания свидания, от этого зеленого неба, от нежного, как жалоба, писка, снял шляпу. Толпа увлекла его дальше, и он пошел со шляпой в руке, забыв, что ее нужно надеть…
В парикмахерскую он вошел, еще чувствуя умиление, но уже озабоченный. Осталось всего полчаса до свидания. Какой-то господин с намыленным лицом, увидев его в зеркале, весело крикнул:
— Здравствуй, Володя!
Владимир Петрович всмотрелся в намыленное лицо и узнал приятеля Никодима, которого товарищи в шутку прозвали "Никодим — много говорим".
— Здравствуй, Никодим, — произнес он, не особенно обрадовавшись встрече, и из любезности спросил: — Как дела?
— Да вот, все воюю с этим африканом, — ответил Никодим.
При этом он расхохотался и указал пальцем из-под простыни на хихикнувшего в руку и в сторону подмастерья.
Владимир Петрович вяло улыбнулся и сел в кресло рядом с Никодимом. Из соседней комнаты на звонок вышел второй подмастерье с потухающей папиросой за ухом, со сложенной салфеткой в руках.
Сказав: "Мое почтение, господин Козлов", он тотчас сердито крикнул: "Мальчик, воды", и стал неискусно вправлять салфетку за воротник Владимира Петровича. Владимир Петрович слегка поморщился, сказал: "Осторожнее", и посмотрев на себя по привычке в зеркало, подумал: "Старею"… И загрустил.
Подмастерье начал лениво водить щеткой по знакомым щекам и тоже по привычке загляделся на себя в зеркало.
"А у меня волосы получше, чем у Козлова, — самодовольно подумал он, — вишь как поредели у него на макушке!"
— Ты, должно быть, на свидание собираешься, — раздался вдруг голос Никодима,
— Почему на свидание? — улыбнулся Владимир Петрович. — Может быть, это ты идешь на рандеву.
— Я-то? — спросил, хитро подмигнув, Никодим и тотчас стал без приглашения рассказывать, что он действительно сейчас должен встретиться с женщиной из высшего круга, и хотя у него на завтра много работы, но уж Бог с ней, с работой, женщина больно хороша, а главное не какая-нибудь мещаночка, и если назвать ее имя, то все ахнули бы. "Ла донна э мобиле", — неизвестно для чего вполголоса густым баритоном запел он.
"Как не стыдно ему болтать о женщине, с которой сейчас встретится, — подумал с брезгливостью Владимир Петрович. — Несносный болтун, а слывет за дельного юриста. Может быть, и врет, вероятно, к проститутке собирается".
Подмастерье вспрыснул его лицо одеколоном, напудрил гладкие щеки. Владимир Петрович провел рукой по лицу и остался доволен. Лицо его было мягкое, точно женское, Сюзи приятно будет целовать его щеки, пахнувшие одеколоном. Удивительно, до чего любят женщины этот парикмахерский одеколон. "Ты так хорошо, так приятно пахнешь", — говорили ему возлюбленные.
Он расплатился и вышел вместе с Никодимом.
— Ну, прощай, — сказал Владимир Петрович, — желаю успеха. — И приятели разошлись в разные стороны.
В темноте толпа издали казалась огромной и компактной. Владимир Петрович обошел ее и, держась близ стен домов, быстро зашагал, чтобы поспеть к назначенному часу. Он не думал ни о чем определенном. Сюзи… толстая дама в мехах с подозрительным господином под руку, табачный магазин Асмолова, прочитал он, дамское белье, опять Сюзи… и вдруг услышал близко позади себя приятный грудной женский голос.
— Красавчик, пойдем ко мне…
Он оглянулся. Высокая женщина в шляпе, надвинутой на глаза, догоняла его. Сверкнули большие, кажется черные глаза.
"Проститутка, — равнодушно подумал Владимир Петрович, — но какие глаза, какой милый очерк рта", — и, не отозвавшись, пошел дальше. Бог с ней!
— Почему же не отвечаете? — Она говорила с польским акцентом, и это неприятно резнуло ухо Владимира Петровича. — Невежливо!
— Некогда, — сказал он, чтобы ответить что-нибудь и отвязаться.
— Должно быть, на свидание спешите, — смеясь и опять показав глаза, бросила она…