…Не выдержали ушки кинжальчика, и чудо, что сам Макар не ухнул в пропасть. На этот раз его качнуло так, что он едва устоял на краю. Что-то шуршало, прыгало по стене все ниже и ниже, потом много времени спустя — тяжелый, казалось, ухнуло по всему берегу — звук падения. Макар глянул под ноги, на карнизе пусто: ни веревки, ни рюкзака. Куда девался рюкзак?
В груди у него захолонуло; ясно, сам столкнул его, когда со стены съезжал. Это он и падал. Рюкзак не жалко, рюкзак — полбеды, а вот веревка с ножом — беда… Надо было привязать, примотать за что-нибудь веревку. Максим всегда говорит: лезешь по скале — не рискуй. Без веревки — не таракан — по скале не поползешь. Теперь на ленты резать куртку, плести другую веревку и кидать. Только резать чем? А кидать чем? Ножа-то нет, уплыл нож. Был в рюкзаке другой нож, но что о нем вспоминать?.. Да и не нож это был — ножичек: какие-то пилочки в нем, щипчики, ножнички, по серебряной ручке весь изрисованный. Нес подарить племяннице Кузьмы…
Теперь что делать — неизвестно. Хоть стой, хоть сиди, хоть песни пой. У моря жди погоды: сам не выручишься. Никуда тебя скала не пустит: ни вверх, ни вниз — припаянный к ней.
Он поглядел па реку, в ту сторону, куда уплыли ребята. На далекой сверкающей полосе, где вода сходилась с небом, все еще был виден плот. Под ним сверкало, плот словно все еще не решался перевалить через эту черту и будто парил в воздухе.
Макару казалось, он видит всех ребят: Серегу, Виктора и Максима. Три точки: вон Серега, вон Виктор, вон Максим. Может, это лишь блазнилось. Все равно ребята выручат. Только когда они придут? Хватятся не сегодня, а завтра: подумают, у Кузьмы остался. А искать выйдут послезавтра утром. Значит, ждать их не меньше трех суток, если положить еще день на обратный путь с Удожьей косы. Выходит, трое суток на скале, а жилплощадь не ахти какая. И водички нет. И ничего нет. Гол, говорится, как сокол.
Эх, веревку упустил!.. С веревкой выбрался бы. Всего хуже, когда сила есть, а не знаешь, что делать. Теперь как в камере-одиночке: шаг — влево, шаг — вправо — и все. Прошлый год заблудились с Максимом в тайге, нынче — скала. Надо бы обходной дорогой, там ребенок дойдет, обойти бы скалу, да поздно теперь. Каждый шаг разве вперед угадаешь?
Теперь ждать помощи, может, заметят люди. Пойдет по реке судно — крикнуть. Только широк тут Енисей, море — попробуй разгляди человека на скале.
А суда ходят: самый сезон. С севера самоходки идут с металлом, а навстречу — сухогрузы идут в Дудинку и дальше к морю. Увидят его. Надежда на мелкие суда, они идут тише и ближе к берегу, а крупные, особенно пассажирские, — мелькнут и нет их.
Река утихла: ни ветра, ни морщинки, вода — стекло. Чайки летели низко: дело к вечеру. И стрижи опустились; днем они кружили высоко, а теперь спустились к самой воде и будто бегали по ней длинными шагами. Под увалами легли тени: солнце поворачивало на закат, до ночи еще далеко.
Ах ты, мать честная, как вышло! Ото всего убережешься, а от случая нет: кто знал, что мох сырой и сплывет под ногами?.. Один шаг неверный, и вот она скала, пропасть…
Скажи спасибо, упал удачно: переступать можно, чтобы ноги не тосковали, и сесть, если сильно задубеют. В общем, на три-четыре дня устраивайся, а там видно будет. Земля широкая, а вот поди же — привязало к пятачку на скале…
Из-за первого монаха показался нос судна с якорем по борту, кранцы — автомобильные покрышки. Потом вышел весь пароходик с брызгающими колесами, желтой рубкой, черной дымной трубой. За пароходиком тянулся трос, нитка его провисла, касаясь воды, как паутинка. Потом выдвинулся плот, дощатая избушка на нем, костер, люди.
— Помогите, хлопцы! — крикнул Макар.
Трое мужчин пили чай. Молодой парень, белоголовый, глянул на Макаров берег. В руках у него что-то сверкнуло: ложка или ножик…
— Эй, ребята, помогите! На скале я. Эй!
Паренек встал, испуганно оглядываясь, ища, откуда голос. Мужчины тоже озирались по сторонам. Трос черкал серединой воду, и брызги ослепительно вспыхивали на солнце.
— На скале я, ребята! На скале!..
Паренек поднял глаза, и Макару показалось: он смотрит прямо на него. Макар махнул рукой и опять крикнул. Но на плот справа надвинулся монах и стал застить его, домишко, костер, мужчин и паренька с белой льняной головой…