Володя с картой на коленях сидел у костра. Он кивнул Лене. Волосы его густо обсыпаны росой, наверное, он давно поднялся и сидел у огня.
— Туман, — сказала она. — День будет хороший.
Володя не ответил, только согнул светленькую бровь. Лена побежала к ручью, умылась, потом вспомнила: кончилась заварка. Ахая от росы, наломала смородинных веток, уже цветущих, зачерпнула воды. Володя писал, хмурясь от дыма.
— Ты что в такую рань? — спросила она. — Спал бы, начальник.
Володя недовольно пнул дымящуюся головешку и, не переставая писать, сказал:
— Шуруй-ка завтрак, мы сегодня рано уйдем.
— С ночевкой, Володя?
— Нет, вернемся. Сегодня же Степан придет.
— Степан про нас думать забыл: кто от жены торопится?
— Не беспокойся: тоскует по твоим кашам.
Володя снова углубился в карту, отмахиваясь от комаров папироской. Ну, раз Володя сказал — скорее, надо скорее, а то рассердится. Она набросала в костер смоляков, растолкла гречневые брикеты, поджарила для заправки дикого луку.
В ведрах скоро засипело, зашумело, а Володя все колдовал над картой.
— Продукты нам в дорогу собрала?
— Собрала. Что было, все положила: сухари, сгущенку, рыбы копченой.
— Ладно.
И опять уткнулся, дымя своей едучей самокруткой. Лена работала с Володей уже второй сезон. У него была девушка, невеста, очень хорошенькая. Она была еще школьница, они переписывались и в письмах обращались друг к другу на «вы». А прошлым летом она заболела и умерла, и Володя все не может ее забыть. Лена жалела Володю и никогда на него не сердилась.
— День будет хороший, туман на землю ложится. А я сегодня во сне дом видела. Потеха. Степан когда придет?
— Не знаю. Вечером, наверное.
Солнышко поднялось, поверх тумана протянулись тени. Туман порозовел, заворочался, на болоте островками начали выныривать верхушки березок.
— Если караван не придет, на ужин уху сварю. Видела во сне — на электричку спешила. Уже забыла, какие электрички через Рузу проходят, какие останавливаются, а то помнила. Чем это, Володя, по утрам пахнет, просто голова кружится? Клюква, что ли, на болоте цветет?
— Не знаю. Ты мне мешаешь, Ленок.
— Наверное, клюква, а может, облепиха. Тут зацветет все дружно, как-то сразу. Замечал, Володя? Ладно, ладно, молчу.
Туман расходился, блеснуло озеро, вода засверкала, черная, парящая. Как черный пароход, выплыл тот берег, обрывистый, каменный, и мимо него над водой понесло космы тумана.
— Карахоль-озеро проглянуло, — сказала Лена. — Купаться сегодня буду. Ты, Володя, купаться любишь?
Лена молчать не любила, но стеснялась, что у нее не хватало ума говорить интересно, как говорят в кино или в книгах красивые, умные женщины. Она могла думать только о самых простых вещах, в которых не было ничего завлекательного. Когда все уходили, она начинала говорить сама с собой, или с озером, или со старой лиственницей, что стояла у костра, а то скучно.
— Иди-ка разбуди ребят, — сказал Володя.
— А не рано? Пусть поспят. И каша не готова.
— Буди, пусть собираются. Нам на четырехтысячник сегодня.
— Опять на гору? Ты бы Витьку не брал: кожа да кости остались.
— Может, пойдешь за него сама?
Они были с Володей ровесники, но Лена казалась себе здесь старше всех, за исключением, конечно, Степана. Ребята были хорошие, не обижали ее, а если у кого и сорвется, Лена знала: лучше промолчать. Долго обиду она не умела помнить. Володя никогда не ругался: сердясь, он почему-то звал ее «мадам», но Лена думала — пусть. Мало ли что сорвется у человека с языка, когда у него на душе такое? А тут еще горы, пустота, скука. Тут друг от друга не уйдешь. Всегда вместе, хорошо ли, плохо ли, весело ли, скучно ли…
Она кинула в закипающий чай смородину и побежала к палаткам.
Постучала веточкой о крышу.
— Костя, Гена, Витя, вставайте.
— Привет, Лена. — Генка сладко зевнул. — Степан не пришел?
— Дался всем Степан! — сказала она. — Не пришел. Жена не отпустила. Витенька, ты проснулся?
— Проснулся, — басовито ответил Витя. — Погода, Лена, хорошая?
— Хорошая. Солнышко. Небо чистое.
В палатке зашевелились. Костя протянул волосатую руку и погладил Ленину коленку.
— Эх, поцеловал бы тебя сейчас, Ленка! Ты утром свеженькая, как виноградинка.
— Женись и целуй.