— Ну и нафига эта головная боль? — взмахивает рукой мой толстый тезка. — Что, нельзя устроить праздник в любой день? Без нервотрепки и суеты?
— Маша права. — поддерживает девушку Коля-Швед. — Это же праздник в каждом доме, в каждой семье. Все заранее строят планы, готовят друг другу подарки…
— Вот, вот, подарки! — толстяк поднимает вверх указательный палец. — Все, ну может, не все, но большинство — точно, они тратят деньги, приобретая вещи, которые нафиг не нужны ни им, ни тем, которым они это дарят. Цветы! Зачем дарить цветы, которые через два-три дня отправятся в мусорник, лишний раз указав нам на то, что всему приходит конец и когда-нибудь мы тоже будем так гнить, выброшенные в яму в деревянном ящике.
Последнюю фразу он произносит на одном дыхании, словно боится, что его перебьют, не дав договорить. Но все его спокойно выслушивают, а затем слово берет Вова:
— Тебя послушать, так надо сидеть дома, никуда не ходить, никого не приглашать и никому ничего не дарить. Саня, тебе не кажется, что в такой рутине можно помереть гораздо быстрее. От скуки.
— Не кажется. Ты, Вован, не путай божий дар с яичницей. Во-первых, я не говорил, что веселиться не надо. Я говорил, что для этого не обязательно иметь какой-то повод. Во-вторых, — Саня сгинает два пальца и выставляет руку впереди себя, чтобы все видели. — во-вторых, я против подарков, которые как правило, являются символами бесполезности и в основном заставляют людей напрягаться. Неважно как — финансово, морально, физически…
Влезать в такую беседу не хочется. Не то чтобы у меня нет на этот счет своего мнения, просто… не до этого.
Что-то не так, я чувствую это, но не могу понять, что именно. Эта неестественность ситуации напрягает, но еще больше напрягает то, что я не вижу эту ситуацию, а только лишь чувствую ее.
— … почему нельзя просто сесть за стол и устроить праздник себе и своим друзьям без всякого повода? Все так ждут Новый год, что считают дни, которые остались до тридцать первого декабря! Через неделю… еще шесть дней… еще пять… Зачем?! Сделайте праздник двадцать пятого декабря!
— Но ведь Новый год наступает тридцать первого. Что, провести этот день, как обычный? — с сарказмом спрашивает страшненькая Вера.
— Почему? Ради Бога, если хотите, то празднуйте и тридцать первого… Но не надо возводить праздники в ранг культа! Ведь мы не должны подстраиваться под праздники, которые сами придумали!
Толстяк упорно несет ахинею — у меня мелькает мысль, что он накуренный.
Я смотрю на стол, который уже накрыт полностью — места свободного во всяком случае, я не вижу. Смотрю и понимаю, что не дает мне покоя.
Почему мы не садимся за стол? Где именинница?
В желудке что-то начинает бурчать, я глотаю набежавшую слюну и решаю пойти на кухню.
Осторожно лавирую между сидящими на стульях и на полу людьми, которые впрочем не обращают на меня никакого внимания, выхожу в коридор и прислушиваюсь: кажется, на кухне кто-то говорит. Я топчусь на месте, а затем подхожу к зеркалу и начинаю поправлять воротник рубашки. Теперь мне слышно, что голос тети Оли. Слов разобрать я не могу, но отдельные фразы до меня долетают: «…никаких экцессов… все будет хорошо… музыку громко…»
Понятно. Маман делает дочери последние наказы. Не шуметь, не орать, не бить посуду… сплошные «не». И выпивки на столе нет, и компания какая-то полусумасшедшая… Куда я попал?!
Я возвращаюсь в зал и не успеваю даже дойти до того места, где я стоял — в проеме дверей появляется тетя Оля и с нарисованной улыбочкой говорит:
— Все, ребята, прошу всех к столу. Я ухожу, отдыхайте, веселитесь…
Я думаю, что сейчас она скажет что-нибудь похожее на то, что она полминуты назад говорила Инге, но…
— … счастливо всем.
— До свидания…
— Спасибо… — прощальные фразы молодежи сливаются в один неразборчивый звук, в котором присутствует и моё «До свидания».
Интересно, а что было бы, если я чуть промедлил, а потом громко заявил «Давай, вали»?
Пока я представляю, как бы отреагировали все, в том числе и маман с дочкой, тетя Оля уходит, а ее место занимает Инга, которая держит в руке две бутылки с шампанским. Гордо (или важно) ставит их на стол и произносит:
— Садитесь, ребята.
И сама усаживается во главе стола.
Где-то — как мне кажется, вдалеке — хлопает дверь. Я стою, удивленно глядя на Ингу.
Ладно, Бог с ним, с этикетом. Села первой и ладно.
Но, блин, что означает две бутылки шампанского? На десять человек? Я вообще эту газировку пить не могу, у меня после нее башка болит!