Я сразу понимаю, что она хочет сказать и перебиваю ее:
— Инга, я так скажу, я просто подстраивался под твоих друзей. Я никого не знаю и вел себя соответственно поведению всей вашей компании. Ты извини, но я считаю себя достаточно коммуникабельным, чтобы подстроится под любую толпу…
— Коммуникабельность — это умение подстраиваться? Тогда на земле самое коммуникабельное существо — хамелеон.
— Причем здесь это? Пойми, я никого здесь не знаю, я тебя…
— Я тоже, — тихо говорит Инга.
— Что?
— Я тоже никого не знаю. Тоже всех увидела в первый раз. Я знала раньше только Сашку. Толстого Сашку.
— Как это? — изумленно спрашиваю я.
— С Сашкой мы учились в одном классе. Я недавно встретила его и пригласила на день рождения. Попросила, чтобы он привел с собой кого-нибудь…
— Зачем?!
— Затем, что я хотела хоть раз в жизни отметить свой день рождения в компании своих ровесников, а не с кучей взрослых родственников… — она всё так же тихо говорит, и это страшнее. Было бы проще, если бы она кричала, сорвалась в истерике, но она не кричит, а рассказывает спокойно, без нервов, словно описывает какую-нибудь картину. Равнодушно, я даже сказал бы, механически.
— … Мама тоже постаралась. Обежала всех своих подруг, попросила, чтобы пришли их дети…
— У тебя что, нет друзей?
— Нет. — спокойно отвечает Инга. — Я думала, что сегодня… а, пустое… Я просто не ожидала, что будет так. Я никогда ни с кем не дружила и близко не общалась… Знаешь, я даже переспала первый раз с парнем, которого вызвала с фирмы. Он был так удивлен, когда обнаружил, что я девственница. Удивлен и напуган… Дай сигарету.
Я протягиваю пачку, щелкаю зажигалкой и смотрю, как она курит.
Опять молчим; мне кажется, что так мы сможем простоять вечность — она, глядя на вечернюю улицу, и я, глядя на нее.
— Хозяйка, как у тебя с кофе? — в кухонных дверях стоит Миша. Без майки, с расстегнутой ширинкой он производит впечатление полубомжа. На плече у него следы помады, зрачки сужены, волосы растрепаны… урод, да и только.
— Они даже не помнят, как меня зовут… — тихо, но чтобы я услышал, говорит Инга, не поворачиваясь. Мише она ничего не отвечает.
— Нацвай завари. — советую я Мише.
— Чего?
— Нацвай.
— Это что? — Миша недоуменно морщит лоб, видимо, слово для него знакомое, но он его не помнит.
— Армянский кофе. — отвечаю я. Хочу развить мысль дальше, но меня перебивают крики, доносящиеся из глубины квартиры. К ним примешивается звон разбитого стекла и Инга резко поворачивается, отталкивает меня с Мишей и бежит туда.
Я иду за ней, но Миша хватает меня за рукав:
— Слышь, а где этот нацвай стоит?
— У Инги спроси. — бросаю я и выдергиваю руку.
В зале была драка. Впрочем, дракой это нельзя было назвать — Вова врезал пару раз Косте, тот упал на стол и снес на пол немного посуды. Инга собирает осколки, Костя в углу тихо всхлипывает, остальные наблюдают за ними. Толстяк интересуется, что произошло.
— Ублюдок предложил трахнуть меня за дозу кокса. — брезгливо отвечает Вова. — Я его сейчас еще раз выстегну. У, козел!
Костя сжимается в комок, но толстяк останавливает шагнувшего было к нему Вована.
— Погоди. Слышь, гомик, у тебя что, кокаин есть?
Костя отрицательно мотает головой. Толстяк перешагивает через осколки, присаживается рядом и говорит:
— Ты меня не обманывай. Обманывать нехорошо. Знаешь, быть гомиком — это не самое плохое. Хуже, когда ты не просто гомик, а пидор. Улавливаешь разницу?
Костя слегка кивает головой.
— Вот и хорошо. У тебя кокс есть?
— …
— Ты не бубни, отвечай нормально. — толстяк повышает голос.
— Чуть-чуть осталось. На понюшку.
— Давай мне.
Костя секунду молчит, затем поднимает голову и неожиданно твердо отвечает:
— Не отдам.
Толстяк хватает его за волосы — Костя пытается сдернуть руку и толстяк бьет его по лицу. Костя вскрикивает.
— Хватит! Саша, остановись!
Инга срывается. Она подскакивает к Сашке и тоже хватает его за руку.
— Отпусти его!
Толстяк отпускает руку и внимательно смотрит Инге в глаза.
— У него кокаин.
— Ну и что?
— Мы хотим этот кокаин. И если он сейчас не отдаст его, я этого пидора изуродую, как бог черепаху.
— Не трогай его. — Инга уже не кричит, она просит и я понимаю, что она боится толстяка.
— Пусть отдаст порошок и его никто не тронет…