Костя вскакивает, толкает Саню и выбегает из зала…
Пытается выбежать. Я с разворота бью его кулаком в лицо и он опять падает на стол.
— Убью! — ревет толстяк, опять хватая Костю за волосы. — Кокаин, сука!
Он в ярости и никто не пытается ему помешать.
Впрочем, кроме Инги ни у кого такого желания нет.
— Кокаин! — кричит Вова.
— Кокаин! — мы с Мишей в один голос.
— Кокаин!..
— КОКАИН!!!..
— Отдай им кокаин. — это Инга. В ее голосе отчаяние — мне кажется, ей жалко не Костю, а разбитую посуду.
И Костя подчиняется. Он вытирает кровь, текущую из разбитой губы и достает пакетик.
Уже через полминуты первые счастливчики закидываются белым порошком и удовлетворенно располагаются по всему залу. Среди них и я — хорошо получившийся удар добавил мне немало авторитета. Я сажусь в тот самый угол, где недавно сидел Костя, и наблюдаю, как Инга собирает осколки тарелки. Меня разбирает смех, мне хорошо…
Инга поднимает на меня взгляд и тихо спрашивает:
— Зачем ты это сделал?
Я понимаю, что она имеет ввиду и отвечаю вопросом на вопрос:
— Ты хочешь, чтобы вечеринка получилась? Хочешь?
— Я ничего уже не хочу. — устало произносит Инга. В глазах у нее слезы…
Да нет, какие слезы? Это у меня такой приход. Как там, в песне: …мне хочется плакать, мне хочется смеяться, мне хочется прыгать, валяться и брыкаться…
— Инга! — зову я девушку.
— Что?
Я смеюсь.
— …Чтобы были друзья, или хотя бы один… — пою я ей в лицо.
Инга молча поднимается и уходит.
Я хохочу.
— …Но я работаю как вол, в моей тележке КОКАИН!
Последнее слово подхватывают Вован и толстяк.
— КОКАИН! КОКАИН! — скандируем мы; толстяк хватает Костю, сидящего рядом, за шкирку.
— Дай еще порошка!
— У меня нет больше…
— Дай порошок!
— Нет у меня…
— Дай кокаина!
— Дай…
— Кокаин…
— Дай! Дай! ДАЙ КОКАИН!
— ХВАТИТ!
Голос Инги перекрывает все наши крики. Мы умолкаем и смотрим на нее.
— Уходите. — голос Инги дрожит, но она сильно старается, чтобы он звучал твердо. — Собирайтесь и уходите.
— Детка… — толстяк поднимается и подходит к ней. — если тебе скучно, я попрошу Шведа и он тебя трахнет. Куда сама захочешь. А сюда не лезь, мы торчим по-своему.
— Убирайтесь. — ненависти у Инги хватит на троих. — Убирайтесь!
— Швед! Швед! — орет толстяк.
Швед появляется и становится сзади Инги. Та отходит чуть в сторону.
— Займись телкой, ей мужик нужен.
Швед хватает ее за руку, Инга вырывает руку.
— Не трогай меня.
— Чего ты хочешь? — спрашивает толстяк.
— Чтобы вы ушли отсюда.
— Хер тебе по всей морде. Я притащился в эту дыру не для того, чтобы уйти через час после начала. Нехрен было звать тогда.
— Убирайтесь. Я милицию вызову!
— Зови. Я тебе тогда пасть порву. Или нет… я всем расскажу тогда, какая ты сука, что к тебе никто даже приходить не хочет. Расскажу, как ты сама себе букеты цветов покупала и нам давала, чтобы мы тебя поздравили. И все узнают, что ты сама себе на пейджер сообщения сбрасываешь. Дура! Отдыхай, пока у тебя шанс есть. А ты, ублюдок, — толстяк поворачивается к Косте, — ты если не достанешь еще порошка, я из тебя самого порошок сделаю…
Инга медленно поворачивается и идет в спальню.
Я сажусь перед Костей и говорю:
— Костя, хочешь пацана поиметь? Я тебе отвечаю, трахнешь пацана. Этого, Гену, который на кровати лежал с биксой голой. Понял? Он в отключке будет и ничего не поймет. А ты кайф поймаешь. Только дай еще кокса. Дашь?
Он мне верит. Верит, ублюдок и кивает головой.
— Мне только позвонить надо. И привезут.
— Звони. — говорю я.
— А где телефон?
Черт! Здесь же телефона нет! Стоп! А этот, как его… Вадим.
— Вадим! Вадим!
Вадим спит на диване. Толстяк без лишних церемоний бьет его в живот.
Несильно, но достаточно, чтобы тот проснулся.
— Слышь, трубу дай!
— Кого? — очумело лупает глазами Вадим.
— Телефон дай… — толстяку надоедает объяснять и он сам лезет к нему в карман. Вадим пытается извернуться, но бесполезно — трубка в руке у толстяка.
— Как ее включить?
Вадим мнется, потом сглатывает слюну и произносит:
— Она не подключена.
— Чего? Ты чо пи…ишь? Мне Машка рассказала, как ты сегодня базарил с кем-то. Пятьдесят кусков зеленых, контракты, все дела…
— Я… я имитировал. На самом деле я сам с собой разговаривал.
— Ты дурак? Нахрена ты это делал? — удивляется толстяк.